Алексей Замковой - Лесной фронт. Задача - выжить

— Товарищ капитан, — я замялся. — Извините, что помешал. Я позже подойду.

— Ладно, — махнул рукой капитан. — говори, раз уж пришел. Товарищ младший политрук, Вы не против?

Терехин покачал головой. Он смотрел в землю с совершенно подавленным видом.

— Я хотел поговорить с вами по поводу нашей дальнейшей работы. Запасы взрывчатки на складе для серьезных дел недостаточны. Ее хватит только на несколько раз заминировать дорогу, да и то — мины получаться несерьезные. О подрыве моста или железной дороги… — Какого моста? Какой железной дороги? — вдруг вскинулся Терехин. Взгляд его, задержавшись на моей трофейной куртке, потемнел. — Ты что предлагаешь? По этим мостам и железным дорогам, со дня на день, пойдут на запад наши войска! Погонят фашистов, а ты предлагаешь взорвать коммуникации?

Я стоял, не зная что сказать, и только переводил взгляд с Терехниа на капитана и обратно. Ну как ему объяснишь, что врага на запад мы погоним только через долгие два года, а в этих местах Красная Армия окажется не раньше сорок третьего? Зато сейчас, по нитям железных дорог, ползут на восток эшелоны с солдатами противника, танками, оружием и боеприпасами, которыми будут пробивать дыры в нашей обороне, брать в окружение части Красной Армии и убивать мирных жителей? Как объяснить, что взорванный мост — это неприбывшая вовремя на место вражеская дивизия, которая по плану немецкого штаба, к часу Х должна прорвать нашу оборону, это дефицит снарядов для тяжелой артиллерии, которая должна вынести опорные пункты Красной Армии, это еще многое другое, играющее на руку противнику? Меня выручил капитан.

— Спокойно, политрук. — он успокаивающе положил руку на плечо Терехина. — Дай человеку сказать.

— Товарищ младший политрук, — я старался как можно тщательнее подбирать слова. — Вы правы, но сейчас этими коммуникациями пользуется противник. И я подумал, что, если мы их перережем, продвижение противника существенно осложниться. Мы уже давно не слышим канонаду, значит — фронт пока отдаляется и враг наступает. Или, как минимум, установилось равновесие. Значит, если мы затрудним врагу снабжение и передвижение частей на восток, тем самым мы поможем нашим.

— А он дело говорит. — согласно кивнул капитан. — Ты представляешь, политрук, какая помощь будет фронту, если до него не дойдет эшелон с техникой или боеприпасами?

— Товарищ капитан, — продолжал настаивать Терехин. — Подрыв мостов и железных дорог — есть вредительство! И что значит 'фронт отдаляется'? вы не верите в силу Рабоче-Крестьянской Красной Армии?

Я снова промолчал. За меня ответил капитан.

— В силе Красной Армии никто не сомневается. Но рельсы или мост довольно быстро можно восстановить. А вот пущенный под откос эшелон с танками — уже не восстановишь. Ладно, об этом после. Что ты там про наши запасы говорил?

Обрадованный, что капитан ушел со скользкой темы, я продолжил:

— Кроме того, что у нас мало взрывчатки, основной запас тола у нас в минах и снарядах, которые надо разбирать. В любой момент кто-то из нас может подорваться, как старшина. Да и процесс это слишком трудоемкий. Можно, конечно тол еще выплавлять — это быстрее, но и опаснее. Еще насчет взрывателей. У нас только обычные взрыватели для мин и снарядов, которые мы переделываем под нажимное действие. Это тоже опасно и взрыватели получаются ненадежные…

— Так к чему ты ведешь? — перебил меня капитан.

— Товарищ капитан, я считаю, что мы должны послать кого-то через линию фронта, что б связаться с командованием. Без снабжения мы не сможем провести ни одной серьезной операции. Например, для среднего моста мне надо несколько сотен килограмм тола. Нужны нормальные взрыватели, в том числе и дистанционные. Кроме того, хоть это и не мое дело, но я считаю, что нам необходима связь с командованием для того что б координировать наши действия и передавать разведданные.

— Больно ты умный, — сказал Терехин и, помолчав, добавил каким-то странным тоном. — 'Найденов'. Ты же вроде память потерял, а так складно говоришь. Или уже все вспомнил?

Ну откуда ж ты взялся такой бдительный? Похоже, я чуть не прокололся. Или уже прокололся. По крайней мере, подозрения в голове политрука зашевелились с новой силой.

— Не вспомнил, товарищ младший политрук. — и, решив идти ва-банк, повернулся к капитану, вытянувшись 'смирно', произнес: — Товарищ капитан, поскольку товарищ младший политрук подозревает меня в измене, шпионаже или еще в чем, я прошу отстранить меня от обязанностей и взять под арест до выяснения обстоятельств. На мое место предлагаю назначить любого из переданных мне бойцов, поскольку они уже готовы к самостоятельной работе.

Услышав мою тираду, капитан крякнул. Терехин тоже явно удивился таким неожиданным поворотом и тупо смотрел на меня. Молчание затянулось.

— Вот что, Найденов, — наконец, почесав затылок, произнес капитан. — Ты не горячись и возвращайся к работе. Твои предложения мы обдумаем. Можешь идти.

Я развернулся и строевым шагом пошагал от шалаша. Уже отойдя достаточно далеко, я позволил себе посмотреть назад. Капитан и Терехин все так же сидели на бревне, при этом первый что-то горячо втолковывал политруку.

Следующий день начался как обычно. От капитана никаких распоряжений не поступало, Терехина я тоже не видел. Поэтому, умывшись и позавтракав, мы отправились в свое хозяйство. На сегодня намечалось не особо много работы — осталась только одна 120-миллиметровая мина, из которой предстояло извлечь тол. Обучать бойцов тоже было уже нечему — весь свой опыт я уже им передал. Пока мы шли к полянке, я размышлял над тем, чем бы сегодня заняться. О вчерашнем разговоре с капитаном и политруком я старался не вспоминать. А что толку? Все равно, если что, все решат за меня. Мое дело — взрывчатка.

Когда мы вышли на полянку, я уловил новый звук. Поначалу подумал, что показалось, но вскоре звук усилился настолько, что никаких сомнений не осталось — где-то поблизости пролетал самолет.

— Воздух! — заорал Максим и бросился назад в лес. Следом за ним под защиту деревьев побежали и остальные трое, спрятавшись кто за деревом, а кто в кустах. Я смотрел на все это с некоторым недоумением. Самолета еще даже не было видно, а они уже попрятались. Как мыши, честное слово! На всякий случай взглянул вверх — сквозь редкие кроны деревьев над поляной просматривалось девственно чистое голубое небо. Пожав плечами, что б не отрываться от коллектива, я тоже отошел под деревья и, прислонившись спиной к стволу, закурил. Это что же довелось пережить бойцам, что они прячутся при одном звуке самолета? Я, конечно, читал, что немецкие самолеты очень сильно трепали наши отступающие части в начале войны, и в фильмах этот момент не обходили вниманием, но что б такое… Или это лично Гришин так натерпелся от вражеской авиации, что при звуке моторов у него не выдержали нервы, а остальные бросились в укрытие, поддавшись влиянию его действий?