Мария Чепурина - С.С.С.М.

Шли долго, несколько часов без остановки. Солнце встало высоко, пыльная и отвратительно гладкая асфальтовая дорога сильно нагрелась. Гундеть одну и ту же песню надоело до невозможности. Во рту у заключенных пересохло, пели все тише и тише. До смерти хотелось свернуть на обочину, поваляться на зеленой брюннской травке, отдохнуть в тени деревьев, растущих, словно солдаты, по линеечке, спуститься к ручью, освежиться… Но было нельзя.

Автомобилей на дороге почти не ездило. Колонне заключенных встретилось лишь несколько грузовичков. Еще пара, двигаясь в том же направлении, обогнала. Наверное, на них везли из концлагеря свежую партию мыла или волос.

Около полудня арестанты из Мюнненбаха встретили колонну солдат, которых гнали на фронт. Унылые мальчишки в черной форме шли ссутулившись, не в ногу. Воевать им явно не хотелось, но деваться было некуда. «Запевай, запевай!» — приказывал командир. «Прощай… дорогая, помаши мне платком… я поехал в Шпляндию… — не в такт затянули новобранцы. — Тра-ля-ля… ыыыы… тра-ля-ля… поехал в Шпляндию…».

«Круговорот людей в Брюнеции», — буркнул Краслен себе под нос на родном языке.

— Кто вы? — тут же услышал он слева. — Вы что, красностранец? Почему вы пошли вместо Франтишека?

— Да, я красностранец, — прошептал Краслен, не поворачиваясь, чтобы не заметили. — Поэтому и пошел вместо него.

— Нас всех убьют!

— Нет. Я вооружен. Мы нападем на них, как только будем на месте. Скажите остальным — пусть будут готовы. Тс-с-с! Только не поворачивайтесь ко мне!

Заключенные брели медленно, шаркая ногами и перешептываясь. Уставшие охранники по очереди пили из фляжек.

«Скоро вернусь, дорогая, скоро вернусь, я поехал в Шпляндию!» — пели вдалеке новобранцы.

— Пятьдесят голов, как вы заказывали! — надзиратель концлагеря отдал честь и передал накладную человеку в форме штурмовых отрядов.

Заключенные строем стояли перед толстой кирпичной стеной с протянутой поверху колючей проволокой. Единственные ворота на территорию фабрики охраняли штурмовики с лучестрелами наперевес. «Фармацевтическая фирма „Арендзее“ — всебрюннский лидер в области производства касторки — предлагает вам свое сотрудничество!» — значилось с одной стороны от входа. Другую сторону украшала надпись: «Не входить! Частная собственность! Охраняется специальными частями! Внимание: огонь по рыжим и велосипедистам открывается без предупреждения! Будьте осторожны». За стеной виднелись типовые, ничем не примечательные производственные корпуса.

— Пошли! — крикнул штурмовик, открывая ворота. — Ну-ну, давайте, поторапливайтесь!

Заключенные покорно побрели на территорию.

«Труд Честный, помоги мне! — взволнованно подумал Краслен, держась за спрятанный под робой пистолет. — Судьба мирового пролетариата сейчас решается! Марат, Степан Разин, Гай Фокс, Гарибальди, Лакшми-баи, Спартак и Туссен-Лувертюр! Не оставьте меня! Дайте сил!»

Тяжелые ворота затворились за спиной.

— Недолюди, слушай мою команду! Напра-а-а-а… — начал штурмовик.

Но не закончил. Меткий выстрел — спасибо красностранской подготовке! — повалил его на землю.

«Убил или ранил?» — промелькнуло в голове у Кирпичникова. Он увидел, как второй охранник целится лучестрелом, и бросился под ноги товарищам. Те не дремали. Через секунду после выстрела толпа заключенных метнулась на поверженного штурмовика, стремясь затоптать, запинать, забить голыми руками, отобрать оружие.

— Тревога! — заорал второй.

Это были его последние слова. Орава заключенных выбила у него из рук оружие. Зеленый луч, выпущенный из смертоносного аппарата чьей-то рукой в полосатом рукаве, продырявил сначала значок с черепом и костями, потом табачного цвета рубашку, потом кожу, потом мясо, кость… кожу и снова рубашку. Сразу за первым лучом последовал второй, более мощный. Он аккуратно и быстро срезал фашисту голову, которая, потеряв черное кепи с устрашающими знаками, тяжело шмякнулась на вымытый с мылом бетон.

Третий луч был направлен на заключенных. Он вышел из подвала ближайшего корпуса и, судя по общему крику мужчин, женщин и детей, продырявил сразу несколько человек. Штурмовик, нарисовавшийся в дверном проеме, был застрелен из пистолета. Еще один возникший оттуда же — изрезан на куски лучами смерти. Теперь у заключенных было целых четыре лучестрела! Следующие несколько фашистов, появившихся из зданий, тоже прожили недолго.

— Труд Великий! Я слышу родную речь! Вы красностранец?! — воскликнул исхудавший старичок с острой бородкой.

— Красностранец, авангардовец и враг фашизма! Кирпичников, Краслен. Рад познакомиться. Нормально себя чувствуете?

— Так это вы стреляли там, наверху? Труд, Труд, Труд… Я знал, что нас спасут!!! Друзья, вы видите, это случилось!!! Я верил, я все время верил, друзья!!! Бедный Радий Николаич, не дожил…

Старичок бросился на шею расстроганному Краслену и зарыдал. Рядом стояли еще двое ученых помоложе — брюнет и блондин, оба изможденные, но счастливые. Почти всю комнату подвального помещения, где Кирпичников отыскал их, занимала установка с множеством непонятных приспособлений и массой емкостей, наполненных веществами диковинного вида, бурлящими жидкостями, разноцветными газами. Здесь же в углу валялись три матраса и три железные миски с остатками пищи. Очевидно, лучшие умы планеты, призванные найти вечную жизнь, содержались у фашистов немногим лучше, чем рыжие «недолюди».

— Заборский! Яков Яковлевич! — Старичок разжал объятия и принялся трясти руку Краслена. — А это…

— Гюнтер Вальд, — сказал блондин.

— Жильбер Юбер, — представился третий ученый. — Член шармантийской секции Рабинтерна. Как видите, у нас тут интернациональный коллектив, ха-ха-ха! Но по-краснострански говорим, конечно, все.

— И все коммунисты, — добавил Гюнтер.

— Нас было четверо… — вздохнул Яков Яковлевич. — Профессор Синицын не смог пережить этого кошмарного похищения…

— Еще с нами работал Уильямс из Ангелики. Не знаете ли вы что-то нибудь о его судьбе? — вспомнил Юбер.

— Он умер, — ответил Кирпичников, пряча глаза. — Все, что знаю о нем, я расскажу вам по дороге отсюда. Думаю, нам не стоит задерживаться на фабрике.

— И правда! — спохватился Яков Яковлевич. — Который нынче час? Рабочие скоро придут на смену, да и Гласскугель может нагрянуть с проверкой когда угодно. Он заявляется сюда чуть ли не каждый день. Трясет нас за воротники и требует скорее изобрести оживин!

— А вы… изобрели его? — робко спросил Кирпичников.

Ученые переглянулись.

— Для фашистов — нет, — тихо ответил Заборский. — Для фашистов мы безмозглые дармоеды, которые ни на что не способны. А так…