Фрыц Айзенштайн - АТЫН

— Спеши не торопясь, Бэргэн. Быстро только кролики размножаются. Мы медленно спустимся с горы и всех поимеем.

— С какой горы? — не понял он.

Я рассказал ему анекдот про молодого бычка и старого быка. Бэргэн посмеялся. Тут же дал команду агитатора и всех, кого ещё не допросили, запереть в камерах.

— Пойдём на свежий воздух, поговорим, подумаем, — сказал я Бэргэну.

На свежем воздухе обнаружилась художественная инсталляция из виселиц, очень мило украсивших центральную площадь города. Практически по Фэн-шуй. Освободили, так сказать, камеры. У всех повешенных на шее, помимо пеньковой веревки, висит желтая тряпка.

Выводы ещё делать рано. Мне бы ещё кого-нибудь допросить, прояснить ситуацию. По словам агитатора получается дикая смесь утопического социализма времен французской революции и анархо-синдикализма самого дремучего свойства. В самом вульгарном и примитивном изложении. Никаких признаков социал-демократов, большевиков, эсеров, меньшевиков и кадетов не просматривается. Это, безусловно, революционеры, и терминология подходящая, но революция с пока непонятными мне целями. Сам Бэргэн вообще не понимает ничего. По его мнению, задержанные несли полную чушь. Х-м, но ведь и в начале прошлого века все в России говорили, что бред статистика Ульянова интересен лишь особо заточенным перцам. И что из этого получилось. А если здесь та же фигня и безумие овладеет степью? Нет, этого никому не надо, поэтому я постараюсь вычленить из показаний хоть какое-то рациональное зерно. Кто хочет. Чего хочет. Какими силами собирается этого добиться. И пока это сброд на силу не тянул. Однозначно маргиналы, с неуемной жаждой мирских благ. Два других вопроса висели в воздухе. Тем не менее, если мы не можем прихватить верхушку заговора, то сможем изрядно пощипать низовое звено. Я тоже за народное счастье, разве что понятия у нас с комиссарами разные. Я, лично, не могу заниматься инвестициями в стране с нестабильной политической системой, и всякие революции мне сейчас ниразу никуда не упали.

— Ты что-нибудь понял из этого? — спросил я Бэргэна.

— Нет, я только понял, что они хотят нарушить Закон Отца-основателя, да пребудет с ним слава. Когда мы поймали нашего агитатора, Арчаха, тот говорил то же самое. Потом Тойон дал ему денег и коня, и он заткнулся. Потом ты с ним поговоришь. А сейчас надо говорить с Улахан Тойоном. Есть у него мысли, что Закон Отца-основателя можно изменить и тогда недовольных станет меньше.

— А что, недовольные всё-таки есть?

— Недовольные есть всегда, — проявил невиданную мудрость вояка, — но есть мастера, которым Закон не разрешает менять место жительства. Они недовольны больше всего. Пошли к Тойону.

Однако мы взяли с собой Ичила и пошли не к Тыгыну, а на виллу оборотня в погонах. Тот как-то сумел ускользнуть от правосудия, засунув голову в петлю. Очень уж своевременно он это сделал. А у нас, к сожалению, на него компромата – только показания одного главаря боевиков. Но если вдруг при обыске найдётся порошочек, который, к слову, тоже могли подкинуть, то можно было бы склеить хоть какие-то выводы. Что-то свидетели мрут, как мухи.

Посещение домов, в которых скорбят по безвременно ушедшему, всегда занятие тягостное. А тут вообще какой-то дурдом. Бабы воют, на кого ты нас покинул и всякое такое. Бэргэну это всё ровным счётом до лампочки. Женщин загнал на свою половину, на остальную публику рыкнул так, что те забились под плинтусы. Боятся, значит уважают. Остался только старший сын, который и провел нас к покойнику. Я внимательно смотрел на лицо и руки парня, стараясь увидеть признаки употребления наркоты. М-дя, я не нарколог Курпатов, с первого взгляда ничего не пойму. Надо сынков на период следствия изолировать от общества, а там всё сразу видно будет.

Покойника уже сняли, он так и лежал в своей комнате, с веревкой на шее. Качественный шелковый шнур, хорошо скользит и мыла не надо. Ичил начал ходить вокруг трупа кругами, как бы принюхиваясь к нему. Бэргэн начал допрос сына. Кто приходил, когда, что приносил и что говорил. Пусто. Никого не было, а папаша ни с того ни с его залез в петлю. Я тоже вставил свои пять копеек:

— Скажи, ты за отцом не замечал последнее время странностей? Вроде резкого изменения настроения, излишней говорливости или наоборот, печали?

— Отец последнее время был нервный, постоянно ругался. А так мы его совсем мало видели, он всегда в городе, со своей стражей.

— Хорошо. Иди, жди.

Ичил дал своё заключение:

— Он золотую пыль не употреблял и веселящей травой не дышал. Повесился сам.

Ну хорошо. Я начал шарить по всем закуткам, с целью найти наркотики. Обшарили всё, что можно, разломали беседку в саду. Нет никто, шайтан её забери. Зато Ичил, монстр сыска, нашел две характерные шкатулки в конюшне, под стропилами. Сыновей преступника забрали в кутузку и поехали в дом, к Тыгыну. Нас водят за нос, вот что я тогда подумал. По дороге объяснил Бэргэну, что такое ломка и почему надо всех чиновников вывезти в хорошо изолированное от внешнего мира место. Через неделю они сами приползут к нему за дозой и все расскажут, как обгоняли и как подрезали.

У Тыгына собралось большое совещание, муннях по-местному. Меня туда вроде не звали, и не надо. Оказалось, что приехали на вздрючку мытари со всех улусов и сейчас Улахан Тойон объясняет им политику партии, а по окончанию официальной части – развешивание напроказивших по деревьям. Тоже дело. Бэргэн мне объяснил, что если в улусе начинаются волнения, то Улахан Тойон в первую очередь рубит голову баю улуса, за то, что допустил такое. Поэтому бунтов уже давным-давно нет, а если есть недовольные, то бай должен немедленно извещать Тойона, чтобы тот или разбирался с причинами или давил повстанцев. Хороший закон, нам бы такой.

Когда мытари разошлись, мы зашли к Тыгыну, доложились по проведенным оперативно-розыскным мероприятиям. Старик лежал на кушетке, и, по-моему, собрался помирать. Что-то он слишком быстро сдал. Не бывает так.

— Ты не обращай внимания, — сказал мне Тыгын, — это я притворяюсь. Может кто и захочет попробовать свалить немощного Улахан Бабай Тойона. Что у вас?

— Кое-что узнали. По аулам есть склады оружия и их надо захватить, вместе с теми, кто их охраняет. Всех чиновников вывезти в лагерь, изолировать от внешнего мира примерно на луну. Я пока продолжу работу с акыном. Будем песни петь.

— Хорошо. Ты, Бэргэн, останешься в городе, будешь сразу и начальником городской стражи. Потом кого-нибудь назначим. Я послезавтра поеду на Урун Хая, и заодно там назначена встреча всех акынов и сказителей. Праздник будет, состязания. И всех с собой, кого надо заберу, — озвучил Тыгын программу на будущее.

— А что, — спросил я, — шаманы у нас в списках подозреваемых не значатся? А то мы всех трясём, а их нет. И ещё. В городе есть канализация. Может там, под землёй еще кто-нибудь скрывается? А кто ей занимается? Чинит, чистит, следит?