Александр Афанасьев - Агония

Коридор тоже был выкрашен в темно-зеленый цвет, двери, обитые каким-то темным материалом через каждые несколько метров, ни на одной из дверей не таблички с именами, только номера. За все время пока мы шли в коридоре, нам не попалось навстречу ни единого человека, свет горел вполнакала. Наконец у одной из дверей, усатый остановился, повернул ручку и мы вошли в крохотную приемную. Шторы были задернуты, из мебели были только закрытые шкафы, с десяток стульев да стол секретаря с телефоном. Мой проводник нагнулся к телефону, нажал какую-то кнопку

— Зайдите! — откуда-то сверху прозвучал голос. Голос казался усталым и был чем-то неуловимо знаком. Только вспомнить, кому он принадлежал я так и не мог. Усатый легонько толкнул меня в спину, указал на дверь.

— Иди, тебя ждут.

Глубоко вздохнув, я открыл на себя дверь, отметив что она явно тяжелее, чем обычные двери, там оказался крохотный тамбур и еще одна дверь. Открыв ее я шагнул вперед и оказал в просторном, освещенном лампой с зеленоватым абажуром кабинете. На меня из-за большого стола внимательного смотрел высокий крепкий седой человек в генеральской форме. И тут я его вспомнил.

— Товарищ … генерал — растерянно пробормотал я.

— Владимир Владимирович — сухо сказал генерал — присаживайся, герой…

Растерянно и с опаской я сделал несколько шагов, сел за самый дальний от генерала стул у приставного стола. От внимания генерала Горина это не укрылось.

— Поближе сядь… — с какой-то иронией в голосе проговорил генерал — а то по чужим квартирам ночью лазать не боишься, а сесть поближе боишься…

Я сел поближе, на самый ближний к его столу стол. Генерал внимательно посмотрел на меня, вздохнул, открыл ящик стола, достал две миниатюрные рюмочки, грамм на сорок каждая. Из внутреннего кармана кителя достал большую плоскую фляжку, отвернул крышку, набулькал в рюмки чайного цвета тягучую жидкость. Аромат коньяка поплыл по кабинету.

— Прими для согрева тела и храбрости души…

Рюмку хлопнул залпом, коньяк прокатился по пищеводу огненным шариком, нервы как-то сразу отпустили. Генерал не торопясь выпил свою рюмку.

— Хорош… Армянский, говорят еще дореволюционной выдержки… — пробормотал генерал, и вдруг сразу изменился в лице, построжал

— Рассказывай, зачем на ночь глядя из дома пошел, зачем в чужую квартиру полез… — приговорил он внимательно, с прищуром глядя на меня

Я на несколько секунд задумался — и пришел к выводу, что скрывать все равно смысла нет.

— Я ушел из дома! — твердо сказал я

Генерал улыбнулся

— Интересно… И куда же вы ушли молодой человек? В квартиру чужую, опечатанную полезли чтобы на улице не ночевать?

— Я там … должен был кое-что найти… — неуверенно сказал я

— И я даже предполагаю что именно — перебил меня генерал — только то, что ты хочешь найти, ищут еще о-о-очень много людей. В чем ты сегодня и убедился. Не страшно?

— Нет! — с вызовом ответил я

— И ты все еще хочешь это найти?

— Да — твердо сказал я

Генерал на минуту задумался

— А зачем?

— Ну, для того … я думаю что это поможет раскрыть убийство.

Генерал помрачнел, закрыл глаза …

— Ты веришь в судьбу? — внезапно спросил он меня

— Нет … — неуверенно сказал я

— И напрасно — сказал генерал Горин — впрочем тебе простительно, ты еще очень молод… А вот я верю. Судьба меня для чего-то хранила…

— Давай, давай! Враскачку давай!

Заляпанный грязью по самую крышу Газ М1 буксовал на раскисшей дороге. Вода казалось, висела в воздухе. Водитель в форме младшего лейтенанта раскачивал машину, пассажир в форме майора Советской армии, на груди которого поблескивали награды, в том числе орден Отечественной войны пытался подтолкнуть машину сзади. Его форма была вся измазана грязью.

— Стой! Кажется, едет кто-то.

Глухое бурчание приближалось, переходя в завывающий рев — на дороге показался огромный трехосный Студебеккер. Увидев застрявшую машину, водитель Студера нажал на тормоз. Майор в испачканном с головы до ног обмундировании неторопливо подошел к машине.

— Сержант, машину помоги вытащить… — и тут же осекся — рядом с сержантом сидел офицер в форме НКВД

Сорок восьмая гвардейская стрелковая дивизия, майор Онищенко — отрапортовал майор — следую в Львов по заданию штаба! Застряли вот …

— Майор Горин — отрекомендовался офицер НКВД — вытащим, раз застряли… Трос есть?

— Нету… — как то растерянно сказал Онищенко

— Ничего… Я сейчас с кузова достану, там есть вроде… А ты, Петя, подъедь поближе, трос короткий — проговорил Горин выпрыгивая из кабины

Онищенко!!!

Горин остановился как вкопанный — лицо майора не давало ему покоя, где то он его видел раньше. Где? В ориентировках? В ориентировках… Кто же… Потоцкий?… Убит. Тищенко?… Убит. Фон Шталь?… Захвачен неделю назад. Хоффман?… — убит

Клюге!!!

Оберштурмбанфюрер Мартин Клюге из абвера, отдел А2. Тот самый, который организовывал диверсии из Кенигсберга, больше десяти раз забрасывался за линию фронта. Его портрет по памяти нарисовал командир немецкой разведгруппы, подготовленной Клюге, единственный кого удалось взять живым. Горин помнил этот портрет, наверное, лучше, чем лицо родного отца. Неужели сам???

Горин сделал два осторожных шага к заднему борту кабины, рука казалось, сама выхватила пистолет из кобуры. Верный, надежный ТТ, прошедший с ним всю войну.

Внезапно Горин понял, что прошло уже минуты две, а машина не двинулась с места.

Ясно. Еще два шага вперед, так чтобы сдвоенные задние колеса машины защищали ноги. Их двое, второй, тот, что в "эмке", явно тоже с ним. Надо что-то делать — пока они не обошли машину с двух сторон и не взяли меня в клещи.

Решившись, Горин резко бросился вперед, упал на блестящую от капель воды траву, перекатился. Прямо на мушке силуэт — водитель "эмки" уже не пытался вытащить машину из грязевого плена — он прижался спиной к капоту Студера, в его руках был ППС-43.

Выстрел!

Водитель "эмки" не успел навести автомат на майора Горина — и сейчас она согнувшись пополам падал на раскисшую от дождя дорогу — пуля попала в живот. Перекатившись, Горин отчетливо услышал металлический щелчок — Клюге целился прямо в него, укрываясь за крылом Студера. Но попавшая в пистолет грязь сделала свое дело — Клюге плавно нажал на спуск, но выстрела не было. Если бы не это майор Горин был бы уже мертв. Клюге тоже это понял — что он проиграл, судьба заставила его проиграть — и на его лице внезапно проступила усталость и безразличие…

— Хенде хох, оберштурмбанфюрер — устало сказал Горин.