Борис Толчинский - Боги выбирают сильных

Однако я — это я, какая есть. Я презрела все и поспешила сюда, в Мемнон, за козырной картой, которую не побьет никто.

Я не была здесь почти пять лет — но ничего не может измениться в волшебном мире теополиса! Мемнон — это непредставимый феномен рукотворной природы, это зрелище, от которого захватывает дух. Признаюсь, меня никогда не впечатляли грандиозные постройки Темисии, Пантеон, Палатиум и даже сверкающий Сапфировый дворец, восьмое чудо света, но всякий раз в Мемноне я испытываю немыслимый подъем души, меня словно насыщает божественная энергия эфира, которая здесь столь интенсивна, что воздух кажется тягучим, насыщенным крохотными каплями светящейся взвеси.

Преодолев тоннель через горы Омфала, мой дромос пронесся по мосту над рекой Тефнут, единственной крытой рекой в мире. Зеркальный блеск алюминиевого покрывала ослепил меня, и я задвинула защитные занавеси на окне, тем более что стрелка эфирометра, прикрепленного к стеклу снаружи, давно миновала предельно допустимый уровень. Однако минуту спустя я снова раздвинула занавеси: желание насладиться видом Священного Города и Хрустальной Горы было сильнее страха перед губительным излучением; к тому же мне, проведшей здесь целый год, поздно бояться эфира…

Тем временем дромос пересек Кольцо Паломников. Так называлась железная дорога длиной в двести пятьдесят и радиусом в сорок герм, опоясывающая Хрустальную Гору. Каждый амориец, достигший двенадцати лет, обязан объехать Гору по Кольцу Паломников и поклониться Храму Фатума. Этот ритуал происходит так: паломники занимают места в специальном дромосе, становятся на колени лицом к Хрустальной Горе и в подобном положении остаются все время, пока дромос совершает свой круг; к счастью, дромос идет быстро, и стоять на коленях приходится не более двух часов. Следующий раз амориец должен совершить паломничество в двадцать четыре года, затем в тридцать шесть, и так каждые двенадцать лет, до самой смерти. Правда, он может уклониться от паломничества, но я таких не встречала: едут все, и дети, и древние старцы, тем более что государство полностью обеспечивает проезд. Расходов нам не жалко, ибо всякий, хотя бы раз увидевший Храм Фатума, хотя бы издали, не забудет этого зрелища никогда! К тому же человек, два часа простоявший на коленях, с меньшей вероятностью вырастет в бунтовщика, нежели тот, кто привык всегда стоять прямо.

Воистину, мудра и справедлива наша Истинная Вера!

Помню, в первый раз я очень боялась паломничества. Росла я непоседливой девчонкой, и мысль о том, что придется два часа стоять на коленях, в одной и той же позе, ужасала меня. Овидию, — тогда еще мой сводный брат был жив, — и Эмилию пришлось изрядно постараться, дабы привести меня к должной покорности. Страшно подумать, как сложилась бы моя жизнь, если бы я тогда, в двенадцать лет, принялась бунтовать против веками установленного порядка… Но увидев Храм на вершине Горы, я забыла обо всем на свете, что-то изменилось внутри меня, мне захотелось во что бы то ни стало проникнуть туда. Отец, услышав об этом, пришел в ярость. «Я не позволю сделать из моей дочери затворницу Мемнона!», — гремел он, и Квиринальский дворец содрогался. Вскоре скончался брат, и моя судьба определилась сама собой. Но мечта осталась, казавшаяся несбыточной мечта войти в Храм Фатума и посмотреть самой, какая она, «святая святых». Каковы же были мое изумление и потрясение моего отца, когда во время второго паломничества облаченный во все черное анахорет Храма Фатума передал мне повеление синклита явиться к святым риши. Противиться не смел даже отец, первый министр. Провожая меня, он плакал, как на похоронах Овидия; теперь я лучше понимаю его, меня саму удивляет не столько то, что дочь Юстинов пригласили обучаться тайному знанию, сколько другое, почему год спустя меня отпустили обратно в мир… вернее, нет, меня это совсем не удивляет: риши сами назвали причину, когда вручали Глаз Фортуната.

Люди, никогда не бывавшие в Мемноне, не могут понять, что это вовсе не город, в обычном понимании. Здесь не увидишь дворцов знати, общественных зданий, многоэтажных корпусов для плебса… на поверхности нет ничего, кроме Хрустальной Горы с Храмом Фатума на ее вершине.

Священный Город, обиталище ментатов, ученых иереев и обслуживающего Храм персонала, сокрыт в толще Хрустальной Горы, в пещерах под нею и вокруг нее. Фактически Священный Город — это гигантский человеческий улей, огромный завод по добыче и переработке кристаллов-эфиритов. Отсюда проистекает не только духовная, но и материальная мощь нашей державы. Чтобы проникнуть в Священный Город, недостаточно пропуска его святейшества, нужно решение синклита, и синклит же безраздельно властвует в Священном Городе, устанавливая свои законы поведения…

Собственно Мемнон, или Новый Город, лежит в колоссальной карстовой пещере на глубине около тысячи мер. Жители его, по преимуществу ученые и высококвалифицированные рабочие, не видят солнечного света, ибо на поверхности владычествует Танатос: достаточно оставить человека на несколько часов, к примеру, у подножия Хрустальной Горы, и излучение Эфира убьет его. Мне доводилось читать леденящие душу хроники о строительстве Кольца Паломников и других важных коммуникаций Мемнона. Здесь расстались с жизнями пятнадцать миллионов человек, причем в среднем раб выдерживал не более пяти-семи суток. К счастью, можно обмануть излучение, во-первых, облачившись в скафандр, во-вторых, выбираясь на поверхность на краткие промежутки времени. Но, с другой стороны, новый раб гораздо дешевле скафандра.

Пока я предавалась воспоминаниям, дромос мчался к Мемнону, все более ускоряя ход. Стрелка эфирометра, вздрогнув, замерла на максимальной отметке, и я нехотя задвинула защитные занавеси. Слабый, но навязчивый звон в ушах показывал, что и для меня достаточно. Однако пленяющая панорама осталась перед моим мысленным взором.

Я видела изрезанное пепельно-коричневыми каньонами нагорье.

Дромос проносился сквозь тоннели и арки, через мосты и эстакады, которые, воистину, не были ни творениями природы, ни плодами труда смертных, вниз уходила бездна, а вверх взметались отвесные скалы, казавшиеся розово-серебрянными в свете восходящего Гелиоса и вечной игре Эфира…

Излучение Эфира превратило окрестности Мемнона в паноптикум фантастических каменных фигур; одно лишь лицезрение их требует немалого мужества. Вот стремительно надвигается чья-то голова, не то циклопа, не то Минотавра, дромос проскакивает в разверстую пасть, наступает тьма, и может показаться, что ты уже в утробе мифического зверя… но нет, минуту спустя на тебя вновь обрушивается свет, твой поезд проносится над очередным Тартаром, и очередной Олимп грозит обрушиться на твою голову… но никогда не рухнет, ибо здесь сами боги следят за порядком, здесь не бывает ни землетрясений, ни бурь, ни даже дождей — только сухие и страшные эфирные грозы, подобные вспышкам на солнце…