Валерий Белоусов - Бином Ньютона, или Красные и Белые. Ленинградская сага.

— Ничего там особо таинственного нет! — смущенно пробормотал польщенный автор. — Это мужики из Миккели через русскую границу контрабандный спирт тащат!

— Извините, маэстро, — осторожно спросил его я. — Вот вы говорите… Дега, Ренуар… как о своих хороших знакомых! а сколько же вам тогда лет?

— Семьдесят восемь, а что? — окрысился художник. — Да! Натурщиц я уже действительно…гм-гм… лет семь как уж нет. Но быть от этого финном я не перестал!

— Но как же так?! Вы, талантливый человек, и вдруг здесь…

— А что, Сивку запрягать я уже не достоин? Да. Винтовку мне не выдали! Сказали, нужна тем, кто помоложе… так я карандашом воюю! Вот, иллюстрировал брошюру о борьбе с русскими танками! — и он вытащил откуда-то из глубин своего тулупа тоненькую книжицу в бумажном переплете.

— А! Я её знаю. Бред полный! — захохотал доселе стеснительно молчавший Микки. — Тут такое поднаписано, обхохочешься.

Вот вам первый способ остановить русский танк: засунуть лом или бревно в ходовую часть! Один наш солдат, Виену Лойма, здоровенный такой лось из Лоймаа, так и решил действовать. Припас заранее здоровенный лом, и когда на него пошел русский танк, сунул его под каток. Лом со страшным скрежетом обернулся вокруг гусеницы и выпал сзади, не причинив танку никакого вреда. Тогда упертый, как все лоймайцы, Виену схватил толстенное бревно и сунул его в гусеницу. Бревно тут же превратилось в охапку зубочисток, которых хватило бы на целую роту! А танк поехал себе дальше…

Способ второй: стрельба из дробовика в упор по смотровым приборам танка. Вилли Ваттонен привез из дому на фронт дробовик. И когда танк поехал прямо на него, встал, и ударил картечью по смотровым приборам! В ответ танк ударил из пулеметов. Бедный Ваттонен…

Наш фенрик Ильманен, в мирной жизни адвокат, написал авторам строгую претензию. В ответ они прислали нам телеграмму, в которой просили нас русских танков не бояться, и рекомендовали убирать и перепутывать с развилок дорожные указатели, чтобы русские танки в нашем тылу заблудились…

Но — великодушно добавил фельдфебель — к вашим иллюстрациям претензий никаких нет! Здорово нарисовано, дедушка…

…В очаге жарко и весело трещали березовые поленья, от которых исходил ровный, согревающий до сердцевины промерзших костей жар… Вот удивительное дело: нигде, кроме как в Лапландии, я не видел, чтобы вокруг печки создавали настоящее теплое царство! Поставят полочки, теплые скамеечки, выложат пол горшечным камнем — и вся большая семья лопарей живет вокруг живого огня всю долгую, морозную зиму.

Гостеприимный хозяин потчевал нас, разумеется, олениной! Ей-то, в сущности, всю зиму саами и питаются… Оленье мясо присутствовало на вытесанном из сосновых плах столе в сыром (вернее, замороженном) виде, настроганное тончайшими прозрачными ломтиками, перемешанное с брусникой, морошкой и голубикой; в вареном виде…

Ох уж этот вареный вид! Одетый в малицу хозяин, принесший с улицы очередной разносол (замороженное молоко), сначала сунул руку в корытце у входа, где в моче, регулярно собираемой всеми членами большой семьи, отмокали оленьи шкуры, тщательно помял их, а потом полез этой же рукой накладывать нам на деревянные, резные тарелки вареное мясо. Дитя природы, ебть…

Не пожалел хозяин и местного деликатеса: оленьего языка и нагретых в очаге костей, из которых, предварительно их разбив, надо было высасывать костный мозг…

Заметив, что я презрительно морщу нос (я же не собака, чтобы кости грызть!), подполковник наставительно произнес:

— Напрасно, Юсси, ты морду лица воротишь! Лесные саами здесь живут столетиями, и уж они-то знают, что в холода организму обязательно требуется горячая, жирная пища! А строганина с морожеными ягодами, это же естественный источник витаминов. Так что давай, улыбайся и наяривай… И не забудь потом сыто рыгнуть! А то наш хозяин на тебя обидится.

Услышав его слова, лопарь ответно радостно заулыбался, от чего его черные раскосые глаза на круглом, как тарелка, лице превратились в совершенные щелочки.

Хозяйка, в вязанной полосатой шапочке, между тем подала на стол какие-то хлебцы, радикально красного цвета. Попробовав их, я понял, что это весьма вкусно, но вот съедобно ли?

— А знаете ли, что у вас во рту? — конспиративным сценическим шёпотом, который слышно и на последнем ряду галерки, спросил меня старый модернист.

— Это …хлеб такой, да?

— Как бы не так! Лопари хлеба вообще почти не едят. Дорог он для них! Это сосновые опилки…

— К-как?!

— Да вот так., — подтвердил слова художника бывалый Микки. — Лопари обыкновенно сдирают кору с сосен почти у самого корня и потом собирают тонкие такие, совсем как бумага, внутренние оболочки, очищают их и кладут на солнце, чтобы они хорошенько подсохли. После этого их рушат пестом и ссыпают в довольно большие берестовые короба, которые зарывают в землю, желательно под песок. Там они остаются целые сутки. Затем над тем местом, где зарыты эти короба, разводят большой костер. И все, что там ни есть, проваривается в своем соку под землей и превращается в такую вот красную массу… Запах не дурен, а жрать просто невозможно!

— Для финского солдата ничего невозможного нет! Ешь, фельдфебель. Это приказ. — ласково улыбаясь хозяйке, довольно ощерившей редкие черные зубы, скомандовал подполковник.

— Есть…, — печально произнес Отрывайнен и стал со стоическим видом пережевывать угощение.

— А знаешь, парень, — толкнул его рукой в бок наш добрый возница. — что сейчас нам и самогон принесут?!

— Правда?! — радостно изумился Микки.

— Вот те крест! На angelica («На дягиле!» — перевел подполковник) настоянный. Но за угощение и самогон придется расплачиваться…

— Э-э-э… да у меня и денег-то…, — озабоченно протянул солдат.

— Ха! Да нужны им в дремучем лесу твои жалкие пенни! У них другая проблема: народ лопари маленький, все друг на друге давным-давно переженились… и вот, чтобы детки уродами у них не рождались, они приглашаю путников …как бы это тебе сказать… провести некоторое время с хозяйкой! Так сказать, влить новую кровь! Вон, вон, смотри, Микки, как она на тебя смотрит…

Страшная, как полярная ведьма Лоухи, хозяйка, как видно, польщенная вниманием гостей, ласково строила Микки свои раскосые глазки…

— Но почему я?! — возмутился бедный парень.

— А кто же?! Я не могу, я уже старенький. Командиры тоже не могут, им думать надо! А ты парень молодой, ражий… Да что там! Не бывает некрасивых женщин, просто бывает мало выпивки! Это я тебе как художник говорю!

В этот драматический момент к столу подошел хозяин дома, неся в руках большую бутыль молочно-мутной жидкости.

— Нет, я столько не выпью…, — ещё раз внимательно посмотрев на раскрасневшуюся от такого пристального взгляда хозяйку, с сожалением произнес Отрывайнен.