Василий Звягинцев - Андреевское братство [= Право на смерть]

— М-мда, — сказал Вадим Антонович, и после движения его головы комната опустела.

— Я, признаться, не сразу поверил Станиславу Викентьевичу, что нам в руки попал разведчик высокого класса. Я думал — ну, курьер и курьер, ну, может быть, образованный и неглупый. Однако… И почему же вы — и просто курьер?

— Почему и нет? А если на такой как раз случай? Если ситуация настолько серьезна, что кое-кому потребовалось проверить надежность не только канала связи, но и всей московской сети? Что и достигнуто. Были бы ваши люди чуть-чуть грамотнее, уже после нашей с «Бутусовой» встречи в кабаке нужно было всю схему операции менять. А так… — Я снова посмотрел на часы. — У вас остается всего два с половиной часа, чтобы принять принципиальное решение. Или на операции крест, а меня к стенке, или…

— Что должно случиться в полночь? — быстро спросил Вадим.

— Ничего чрезвычайного. Просто выйдет контрольное время, и меня, посылку и всю операцию спишут в расход. Концы в воду, как у вас говорят. И можете ловить конский топот.

Он задумался, а я снова закурил, чувствуя неприятное жжение на языке. Неужели было время, когда я выкуривал одну-две хорошие сигары в неделю, под настроение?

Но у этого не совсем мне пока понятного человека папиросы тоже были высококачественные, турецкие, марки «Кара Дениз».

— А если, значит, успеть до двенадцати? У вас есть чем замотивировать столь долгую задержку?

— Раз плюнуть. Первая половина — в соответствии с фактами. А дальше… — я сделал вид, что импровизирую на ходу. — Кафе открылось не в девять, а почти в полдень. Меня это насторожило, я долго проверялся, заметил слежку. Водил преследователей по всей Москве до темноты, потом оторвался. Укрылся вместе с Людмилой на тайной, лично моей квартире, немножко ее подопрашивал, на предмет выяснения, не работает ли она на противника, потом со всеми предосторожностями явился на место в последний момент. Специально в последний…

— Не слишком ли примитивно? Вам поверят? — спросил Кириллов, обмозговав мой план.

— Должны. Именно потому, что, будь я «двойником», обставил бы все без задоринки. Пошел, встретил, вернулся, и ноль сомнений.

— Возможно, возможно. А для чего вам Людмила? Ее-то на какой хрен с собой тащить?

— Для достоверности и безопасности.

— Чьей? — быстро спросил Кириллов.

— По легенде — ее и всего дела. Раз была слежка, то вели, безусловно, Людмилу. От самого Лондона, возможно. Или от Риги. Оставить ее нельзя. Попади она в лапы ГПУ — что тогда? Но и свою безопасность я из внимания не упускаю. Она же у вас тоже не так просто, не девочка на побегушках. Кое-что знает, в заложницы сгодится… Или, если все гладко пойдет, будет моей связницей и еще одним вашим человеком в недрах интересующей вас организации…

— Логично, — протянул он. — Уж до того логично, что я даже и не знаю… Ведь что получается — мы отпускаем вас, возвращаем посылку (подменить ее или хотя бы исказить часть заложенной там информации технически невозможно), отдаем в заложники своего человека плюс расшифрована очень для нас важная явка — и что?

Его лицо выразило настолько естественное недоумение и обиду, что я рассмеялся. А ведь и в самом деле… Или прав Шульгин, и люди этого времени и этого мира настолько примитивнее нас в интеллектуальной (пусть даже очень специфической) сфере, что обманывать их даже несколько стыдно. Как у малыша-первоклассника конфету выманить…

А почему бы и нет в конце концов? Пусть устройство мозгов и качество интеллекта за тысячу лет у людей и не изменилось, а вот жизненный и профессиональный опыт, реальная практика политической интриги, сам способ подхода к решению определенных задач изменились очень и очень…

— А об этом, любезнейший Вадим Антонович, думать надо было гораздо раньше. Хотя я понимаю, положение у вас сложилось хуже губернаторского. Рискнули вы отчаянно, в условиях дефицита времени, но… Но ведь и не проиграли пока. Все, как я понимаю, упирается для вас в вопрос гарантий. Если я, пусть и преследуя собственные интересы, согласился пойти на вербовку и честно буду обязательства исполнять, перед вами открываются блистательные перспективы…

— Если же нет?

— Если нет… Милейший, а как вы вообще представляли себе все это? Вы же достигли своей цели — клиент сдался и пошел на вербовку…

— Не так он на нее пошел…

— Ах черт, какой же я дурак! — хлопнул себя по лбу, в искреннем отчаянии. — Мне бы сопли попускать, в ногах у вашего Викентия, то бишь Станислава, поваляться, жизнь выпрашивая, а уж потом…

— Примерно так, — кивнул Кириллов.

— Увы, не сообразил вовремя. А теперь что уж… Либо верьте, как есть — либо к стенке… Игра так и так проиграна, но там хоть в будущем сомнения мучить не будут…

— Что-то уж слишком часто вы о стенке поминаете. Это тоже какой-то приемчик?

— А как же. У меня этих приемчиков…

— Тьфу ты, черт! — Человек совершенно натурально плюнул на затоптанный пол, подошел к окну. Как и учил Шульгин, я довел его до полной растрепанности чувств. Отодвинув угол шторы, он молча смотрел на улицу. И пока он так стоял, я успел заметить на противоположном доме вывеску: «Мосгико при МОСО». Нормальная советская абракадабра, но теперь при необходимости найти их логово — раз плюнуть. Разумеется, если останусь жив.

Я совсем в тот момент забыл, что Шульгин со своей аппаратурой, безусловно, знает и это место, и любое другое…

Постояв пару минут спиной ко мне, он, похоже, нашел решение. Отчего весь расцвел.

— Мы вот что сделаем. Сначала заедем на одну из явок, которую вы нам выдали. Признаюсь, мы о ней знали, и то, что вы ее не утаили, говорит в вашу пользу. Изымем кое-какие документальные улики, по-свойски побеседуем с людьми, которые там могут оказаться. Конечно, вы примете в этом самое активное участие, а мы, что нужно, тщательно задокументируем, а потом уже — отпустим. И подписочку потребуем, о согласии работать на нас. В случае чего…

Для импровизации — неплохо. И, как это ни отвратительно, придется на такой вариант соглашаться. Шульгин же сказал, что принимать любое предложение, дело важнее сантиментов. А там — как уж сложится, может, Александр Иванович и вмешается в нужный момент.

Я пожал плечами и улыбнулся. Мог бы еще сказать непонятному человеку, в том же шульгинском стиле, что и такой остроумный вариант ничем не улучшает его положения, но воздержался. У них, может быть, к подобным делам серьезнее относятся, верят, что запачканный предательством человек никуда не денется.

…Снова появились в комнате люди, очень похожие на местных гэпэушников, но один из них втащил за собой большой деревянный фотоаппарат на треноге, с черными кожаными мехами и медным цилиндрическим, поблескивающим линзами объективом.