Андрей Посняков - Удар судьбы

— Кому?

— Ну, провинциалу.

Девушка неожиданно улыбнулась:

— Твоя беда легко поправима. Лекса! Ведь ты хочешь стать знающим и умеющим подать себя в обществе человеком?

— Конечно, хочу… — Ладонь юноши словно бы ненароком накрыла девичью руку.

Коляска как раз въехала в тень одного из церковных притворов… и Лешка, набравшись храбрости, поцеловал девушку в губы… И целовал долго – долго, пока предоставленная сама себе лошадь не вывезла коляску на людную площадь.

— Слушай, — тяжело дыша, негромко произнесла Ксанфия. — Давай поедем… тут, в одно место… Немедленно! Сейчас!

Лешкины возражения во внимание не принимались, да и не очень-то он возражал, так, для порядка. Девчонка, словно осатанев, погнала коляску, не обращая внимания на выскакивающих из-под копыт и колес прохожих, выкрикивающих гнусные ругательства вслед несущемуся экипажу. Ну, не девчонка — чисто Шумахер! Лешка даже опасаться стал — как бы не перевернулись, ведь могли, могли…

Наконец, коляска, замедлив ход, въехала в какую-то подворотню и остановилась напротив глухого забора, выкрашенного побелкой. В заборе зияла узкая дверца, увитая густым зеленым плющом.

— Подожди, — оглянувшись по сторонам, Ксанфия подбежала к калитке и несколько раз стукнула в нее кулаком.

Немного выждала. Затем постучала еще. Дверца наконец отворилась, правда, не до конца, нараспашку, а слегка, чуть-чуть… Что-то кому-то сказав, Ксанфия обернулась и жестом позвала юношу — иди, мол.

Пожав плечами, Лешка вылез из коляски и протиснулся в калитку вслед за девушкой. Они оказались в обширном саду с оливковыми деревьями, грушами, яблонями, виноградом и еще какими-то деревьями и цветами. По неширокой аллейке, указывая дорогу, шагал привратник — лысый темноглазый старик, судя по гладкому подбородку и тоненькому голосу — евнух.

— Сюда, госпожа! — пропищал он, подойдя к опоясывающей обширный особняк галерее.

— Я заплачу чуть позже, — Ксанфия нервно закусила губу.

Старик поклонился:

— О, не стоит и беспокоиться. Проходите.

Влюбленные — наверное, уже можно было их так называть — оказались в полутемной гостиной и по узкой лестнице поднялись на второй этаж, в комнату, довольно обширную и темную… Лешка вдруг отпрянул, сбоку явно кто-то стоял!

— Не бойся! — расхохоталась Ксанфия. — Это всего лишь статуя. Их здесь много!

Статуй здесь действительно хватало, похоже, что мраморных, размером с человеческий рост, раскрашенных, голых… Ну, какие же статуи в одежде?

— Это настоящие, греческие, — отворив широкие ставни, девушка улыбнулась. — Недешевые, между прочим…

За окном, во дворе, что-то журчало. Лешка не поленился, подошел, выглянул, увидев внизу бьющий фонтан и пруд.

— Прежний владелец очень любил ловить прямо из окна золотистых карпов.

— Да-а… — юноша покачал головой. — Красиво жить не запретишь! И где теперь прежний хозяин? Не иначе — в тюрьме?

— Откуда ты знаешь?

— Так… Догадался.

Подойдя, Ксанфия обняла его сзади и поцеловала в шею. Лешка повернулся…

— На! — девушка подала ему… отрез какой-то голубоватой ткани. — Задрапируй окно… Видишь, там, наверху, есть карниз.

— Сделаю, — кивнув, Лешка проворно повесил занавесь, и в комнате сразу образовался некий приятный полумрак… навевающий вполне определенные мысли.

— Нет-нет, не поворачивайся! Я скажу — когда…

Заинтригованный, юноша пожал плечами и принялся ждать. Ожидание, впрочем, не затянулось надолго.

— Можешь повернуться, — разрешила Ксанфия. Лешка обернулся… И никого не увидел! То есть никого, кроме статуй, среди которых — он присмотрелся — были и женские — все в разноцветных париках.

— Отыщи меня! — прозвучал девичий голос. — Ну же! Юноша скользнул к статуям… Горевшие по стенам светильники еще больше сгущали полумрак… Ага, вот она, Ксанфия! Какая великолепная грудь!

— Ты! — Лешка протянул руку… и тут же отдернул, почувствовав вместо нежного тепла кожи каменный холод мрамора…

— Не угадал! Не угадал! — голос и смех звучали, казалось, повсюду. — За каждую неудачную попытку будешь снимать с себя какую-нибудь вещь. Начнем с туники]

Послушно сняв тунику, Лешка дернулся… и снова неудачно! И так, до тех пор, пока не остался совсем без одежды…

-Ну?

Юноша присмотрелся — вот эта статуя похожа, очень похожа… Нежные обводы талии, волнующая ямочка пупка, грудь с твердыми пупырышками сосков… почти как настоящая… А, впрочем, почему бы и нет?

Лешка протянул было руку… и тут же отдернул — статуя была рыжей! То есть — в рыжем парике…

— Ха-ха-ха!

Засмеявшись, статуя сбросила парик и, сойдя с постамента, бросилась в объятия юноши, жарко целуя его в уста:

— Люби меня, Лекса, люби… Как Орфей любил Эвридику, как прекрасную Елену Парис.

Лешка прижал к себе девушку, погладил по спине, ниже…

— Там… — томно вздохнула та. — Там есть ложе… Неси меня!

Ложе оказалось большим, мягким, застеленным нежно-зеленым шелковым покрывалом… на котором так пленительно, так маняще и так зовуще смотрелось стройное бронзовое от загара девичье тело.

Юноша медленно опустился рядом, поцеловал деву в пупок, в твердые соски грудей, обнял…

Ксанфия выгнулась, застонала, прикрывая глаза…

А потом они еще бегали между статуй, ловили друг друга и снова любили, так, что казалось, это чудо, эта волшебная сказка не кончится никогда. Ну и не надо, чтоб кончалась!

Впрочем, кое-кто, оказывается, думал иначе!

Снаружи, со двора, вдруг донесся громкий озлобленный вопль, похожий на крик рассерженного осла.

Любовники, не сговариваясь, подбежали к окну.

— Где она? Где? Отвечай, старикашка! — распаляясь, кричал краснорожий здоровяк… вполне, кстати, знакомый. — Я видел ее коляску!

— Ой! — Ксанфия испуганно прикрыла рот рукою — Это же Никифор Макрит! Но как он узнал? Неужели…

— Гадать сейчас некогда, — Лешка лихорадочно соображал, что делать. — Скорей одевайся и становись вот сюда, за дверь… Выбежишь из комнаты, когда он войдет.

— Но как?

— Увидишь.

Лешка подскочил к одной из «женских» статуй и, подтащив, положил ее на ложе. Потом сверху взгромоздил и мужскую…

По лестнице уже громыхали шаги, слышалось злое сопенье.

— А как же… как же ты? — в ужасе прошептала Ксанфия.

— Жди меня в конце улицы! Только бы, только бы все удалось…

Едва шаги громыхнули у самой двери, Лешка надрывно застонал у самого ложа:

— Ох! Ох! Ах!

— Что я слышу? — Никифор Макрит распахнул дверь резким ударом ноги. — Горе тебе, неверная! А твоего любовника я сейчас загрызу!

С этими словами он бросился на томные крики, словно разъяренный лев, и Ксанфия, пропустив его, благополучно проскользнула к лестнице.

— Ага! Полюбовнички!