Борис Гринштейн - ЗЕМЛЯ ЗА ОКЕАНОМ

В России немало гласных отрешалось от должности и за меньшие прегрешения, высылалось из губернии, а то и попросту отправлялось в ссылку за то, что они осмеливались подавать царю верноподданнические прошения о правах, принадлежащих и так уже земствам до закону. "Гласные уездных и губернских земств должны быть простыми министерскими чиновниками и повиноваться Министерству внутренних дел" - такова была теория петербургского правительства. Что же касается до народа помельче, состоявшего на земской службе, например, учителей, врачей, акушерок, то их без церемонии, по простому распоряжению Третьего отделения отрешали в двадцать четыре часа от службы и отправляли в ссылку…

В Америке в одном городе*(10) не дальше как в 1870 году решили устроить бал для народных учителей. На другой день после бала явился к городскому голове урядник и потребовал список приглашенных учителей для рапорта по начальству. Голова отказал.

- Ну, хорошо, - сказал урядник, - я сам дознаюсь и отрапортую. Есть указание что учителя не имеют права собираться вместе. Если они собирались, я обязан донести.

Список учителей был составлен и отправлен в Новороссийск. Генерал-полицмейстер тогда был человек в Америке новый, не знавший местных нравов. Он переслал список в Петербург, а оттуда пришло указание учителей уволить. К тому времени ему разъяснили совершенную им ошибку и он беспокоясь о своей карьере понял, что наступление на права земств может вылиться в серьезные беспорядки. А учитывая недостаток войск и количество оружия на руках у граждан, зачастую много лучшего чем уставное, и эти беспорядки вряд ли удалось легко подавить. Ведь колониальные граждане в большинстве своем были хорошие стрелки и выступили бы не с косами, как польские повстанцы, а самыми современными штуцерами и револьверами.

Генерал-полицмейстер и сам уже был не рад, что затеял всю эту историю, но получив соответствующее предписание вынужден был подчиниться. Приказав в канцелярии подготовить соответствующее указание он уведомил об этом роша. Так что когда тот, получив на руки указание генерал-губернатора об отрешении от должности 23-х учителей, мог на голубом глазу заявить, что все указанные лица уже уволены и на их место взяты другие. Разумеется хитрец просто поменял имена в ведомостях, но всем хотелось побыстрее закрыть это дело и никакой проверки проведено не было.

Как не похоже это на русскую действительность. Когда я получил по наследству от отца тамбовское поместье, село Петровское-Кропоткино, я некоторое время серьезно думал поселиться там и посвятить всю свою энергию земской службе. Некоторые крестьяне и бедные священники окружных деревень просили об этом. Что касается меня, я удовольствовался бы всяким делом, как бы скромно оно ни было, если бы только оно дало мне возможность поднять умственный уровень и благосостояние крестьян. Раз, когда некоторые из тех, которые советовали мне остаться, собрались вместе, я спросил их: "Ну предположим, я попробую открыть школу, заведу образцовую ферму, артельное хозяйство, а вместе с тем заступлюсь вот за такого-то из наших крестьян, волостного судью, которого недавно выпороли в угоду помещику Свечину. Дадут ли мне возможность продолжать?" И все мне ответили единодушно: "Ни за что".

Этот случай напомнил мне еще об одном впечатлении которое вынес я из Америки. Я имею в виду дух равенства, крайне определенно выраженный в американцах. Они подчиняются но не покоряются. Во всяком случае никогда я не наблюдал в них того подобострастия, ставшего второй натурой в России, с которым маленький чиновник говорит о своем начальнике…

Меня вскоре назначили чиновником особых поручений при генерал-губернаторе по казачьим делам. В Новороссийске дела, собственно, было немного и все это лето мне пришлось путешествовать по Орегону. Мне пришлось стать лихим моряком, чуть не погибнуть в шторм и командовать пароходом…

…Мы шли по среднему Орегону верстах в восьмистах выше порогов в большой крытой лодке, оснащенной парусами так, что она могла идти в бейдевинд… Мы всегда находили по вечерам небольшую полосу крутого, но сравнительно невысокого берега, чтобы причалить. Скоро затем на берегу быстрой и чистой реки пылал наш костер. А фоном бивуака был великолепный горный пейзаж. Трудно представить себе более приятное плаванье, чем днем, на лодке, сносимой по воле течения. Нет ни шума, ни грохота, как на пароходе. Порой приходится лишь раза два повернуть кормовое весло, чтобы держаться среди реки. Любителю природы не сыскать лучших видов, чем на верхнем Орегоне, где широкая и быстрая прозрачная река течет между горами, поросшими лесами, спускающимися к воде высокими, крутыми скалами.

Лишь те, кто видел Орегон или знает Амур, Миссисипи и Янтцекианг, могут себе представить, какой громадной рекой становится Орегон после слияния со Змеиной и какие громадные волны ходят по реке в непогоду.

Гребцы мои были из "сынков"*(11), прогнанных сквозь строй, а теперь бродяживших из города в город и не всегда признававших права собственности. А между тем я имел на себе тяжелую сумку с порядочным количеством серебра, бумажек и меди… Вообще мои "сынки" оказались очень хорошими людьми, только подъезжая к Запорожску, они затосковали.

- Водка уж очень дешева тут, - скорбели они. Крепкая; как выпьешь, сразу с ног сшибет с непривычки!

Я предложил им оставить следуемые им деньги у одного приятеля, с тем чтобы он выдал плату моим "сынкам", когда усадит их на обратный пароход.

- Не поможет, - мрачно повторяли они, - уж кто-нибудь да поднесет чашку. Дешева, подлая. А как выпьешь, так и сшибает с ног.

"Сынки" огорчались недаром. Когда через несколько месяцев я возвращался обратно через Запорожск, то узнал, что один из моих "сынков" действительно попал в беду. Пропив последние сапоги, он украл что-то и попал в тюрьму. Мой приятель в конце концов добился его освобождения и усадил на обратный пароход.

…Когда начался шторм, мы держались, конечно, близко к берегу, но приходилось перерезывать несколько довольно широких протоков. В этих местах гонимые ветром волны грозили залить нашу утлую посудину. Раз нам пришлось пересечь устье протока, почти в версту шириной. Короткие волны поднимались высокими буграми. "Сынки", сидевшие на веслах, бледные как полотно с ужасом смотрели на гребни расходившихся волн, их посиневшие губы шептали молитву. Но державший корму пятнадцатилетний мальчик-алеут не потерялся. Он скользил между волнами, когда они опускались, когда же они грозно поднимались впереди нас, он легким движением весла направлял лодку носом через гребни. Лодку постоянно заливало, и я отливал воду старым ковшом, причем убеждался, что она набирается скорее, чем я успеваю вычерпывать. Одно время в лодку хлестнули два таких больших вала, что по знаку дрожащего гребца я отстегнул тяжелую сумку с серебряными и медными деньгами, висевшую у меня через плечо…