Владимир Коваленко - Кембрийский период

— Ты понимаешь свою ошибку?

— Да. Надо было рисковать и делать операцию. И пусть бы говорили, что зарезала!

— Я не про то, хотя здесь ты права. Наверное, надо было. Я не врач. Это обсудишь с мэтром Амвросием.

— Обязательно! Может он сможет делать такие операции. Придумает, как…

— Я про то, что ты убила человека.

— Это была его… Вру. Да что это со мной сегодня! Это была моя воля. Понимаемая мною как благо. Теперь я вижу в ней изъяны. Но тогда нужно было решать быстро. Ошибка. Жаль.

— Ты убила человека.

— Третьего за день. Может, и больше. А еще многих раненых мною добили. Не спрашивая, знаешь ли.

— Это грех.

— Я уже говорила, что грешна! — Клирик начал уставать от разговора. — Владыка, мне тяжело продолжать этот разговор. Я обещаю вернуться к нему позже. Тем более что он смыкается с проблемой противления злу силой. Но теперь мне необходимо обратиться к моему покаянию…

Епископ Дионисий удалился так, чтоб его не видно было, и шумно выдохнул. Характер у августы, однако. И воззрения. Но главное — вспомнив о свободе воли, не стала переваливать вину на раненого, не сделала его самоубийцей. А значит, именно такова, как он сказал викарию. Воительница за веру. В море греха, именуемого войной, хранящая в сердце главное — любовь к людям. Хотя бы к друзьям. А что до врагов — тут было довольно истории с ребенком. И разговор с ней будет суровый, но и молитва за нее горячая. А покаяния за этот поход никакого, ибо рисковала спасением души из любви к ближнему. А это высший подвиг, какой может быть. Если осознан. А вот как раз этого августа и не понимает! И радуется пойманной на золотой крючок плотвичке…

Снова холодная вода в лицо. А чего ты хотела, роднуша? Сентябрь в Уэльсе больше чем сентябрь. Это не только довольно холодно, но и очень сыро. Тем более в конце малого ледникового периода. Так что — домой, домой скорее. И не забыть нарисовать зонтик. Самый простой. Дома бочка с горячей водой, по-походному. Или по-старинному. Судя по друидической тонзуре епископа Теодора, по тому, как пророчица аннонская на пяточках восседала, и мелочам вроде бочки с водой — до пришествия римлян бритты до изумления напоминали японцев. Так что ничего придумывать и объяснять не пришлось — сида уважает старые обычаи. Клирик зашел сына проведать. Внутри — маленький, кормилица, довольный Дэффид. И совсем другая обстановка. Когда только сменить успели?

— Ну как? Нравится?

И что на это сказать? Стулья лучше? А человек старался. Хоть и был сердит — за то, что размножилась. Совершенно, кстати, справедливо. Пусть без греха, так и без родительского дозволения. Так что, пусть считает — угодил. Да и удобно. И выглядит интересно. Из комнаты вынесли стулья, заменили тонкими подушками. Кровать оставили как есть — и хорошо. Столику ножки укоротили, чтобы можно было за ним на пятках сидеть. Вместо шкафов сундуки. Оставалось отвесить комплимент:

— Точно как во времена Пуйла… Это для меня?

— Возвращаются героические времена. Пусть вернется и героическая обстановка. Так что я везде поменяю. Скажу — как у моей младшей. Кто откажется?

Никто. И всякий — когда задницу отморозит. Климат — переменчивая штука. При героях было теплее.

— Так можно только на верхних этажах. Внизу пол холодный. Или отапливать придется не только камин.

— Скажешь как. Сделаем. Хозяева не могут жить хуже гостей.

— Уголь дорог.

— Это плачется самая богатая девушка в восьми королевствах Камбрии? Кто-то еще говорил, что она сида-транжира! Кстати, что за история с Кэррадоком? Он посмел решить, что моя дочь может принадлежать ему после одного пустякового желания? Почему ты его не вызвала на поединок? Голову долой — и все мирно, все по обычаю. А теперь слухи ходят…

— Мы же были на одной стороне. Своих убивать нехорошо. А еще — он все-таки меня любит… Просто дурак.

— А ты? Тебе он нравится?

— Нет, — отрезала Немайн.

Дэффид понял: иногда сиды лгут. Если они женщины и когда им это положено по их женской природе. И при этом, в отличие от людей, считают, что говорят правду…

Потом планы поломались. Увы, за утро слух о том, что Немайн вернулась расползся. И если солдаты гарнизона честно ждали вечера — Клирик подумал, что о наплыве клиентов Дэффида нужно предупредить, — то остальные горожане наперебой рвались поздравить с победой да посмотреть на приемыша и кормилицу, что осталась без души. Как раз с этим у них не выгорело — но ни они, ни Клирик того еще не знали.

Анна с утра распотрошила свои запасы — зверобой ей хотелось иметь под рукой. Нарин очень просила ложечку концентрата.

— Кормить закончишь — дам, — жестоко объявила ведьма. — Опять же, если выяснится, что у тебя точно нет души, прогоним. Я уже и замену тебе высмотрела…

Та сразу и присмирела. А у ученицы сиды настроение стало преславное и всепогодное. Потому сразу направилась проведать «Пантеру». Колесница чувствовала себя отлично, торсионы легко выдержали двухдневный переход. Осталось озаботить ипподромных служителей поиском новой лошади для упряжки — чтоб не лайдачила и не пыталась тянуть за четверых, а работала наравне с остальными четырьмя.

— В масть? — обреченно спросили ее.

— Нет, — подумав, ответила Анна, — не обязательно. Пристяжных убивают первыми.

Вернулась в «Голову» — как раз вовремя, чтобы понаблюдать, как норманны держат позицию у сидовых дверей.

— Нельзя. Сосна реки колеса битвы склонилась от дитя заботы…

— Богиня устала. И вы бы притомились, бросай камни целый месяц…

— Медведица ж снегов метала зубы фьордов! А, губка знаний. Проходи. Тебе можно.

Но Анна остановилась. Спросила:

— Ты почему не рифмуешь стихи?

— То есть как не рифмую? — удивился Харальд. — Еще как рифмую. Хотя это и не обязательно, главное — размер и смысл, но я начитаю каждую строку с одного звука. А если получится, то с двух или трех одинаковых. Потом — но это у меня не всегда получается — я стараюсь вставить одинаковые звуки и в середине строки, на равно удаленных от начала строки слогах. Или на конце строк. Это тоже здорово! А ваши, валлийские поэты, обычно поступают наоборот — рифмуют сначала концы строк, а потом, если получится, середину и начало. И размеры у вас другие…

— Ясно. Интересно.

— Слушай, а что ты за ведьма, если поэзии не знаешь? Хульного нида сложить не можешь?

Анна сначала хотела сказать гадость. Но настроение оставалось солнечным, несмотря на дождь, отчаянно барабанящий по крыше.

— Была травная. А теперь и вовсе не ведьма. Ведьму отец Дионисий не одобрит, а я добрая христианка. Как Немайн. А по ремеслу — сама не знаю. Сиду спрашивала, та в ответ своими холмовыми словами сыплет и латинскими. Но лекаркой осталась.

— Эй, расступитесь! Нечего тут толкаться! — Молоденький рыцарь, пурпурной плед аж реет за спиной от быстрого шага. Вот нахал. Простые солдаты — и те повежливее. Вечера ждут.