Владимир Коваленко - Кембрийский период

— Прошу прощения у высокого суда, но мне нужно восстановить силы после этой неприятной сцены. Поскольку тут остались только взрослые, смело могу сказать, что иногда общение с детьми сильно утомляет. — Тяжелый вздох. — Почтенный викарий, раз уж ты представляешь мою сторону я настаиваю, чтобы ты помог мне уничтожить все вот это роскошество. У моего народа есть поговорка: война войной, обед обедом. Также, поскольку заседание не прерывается, я настаиваю на подробном протоколировании моей трапезы. Со всеми необходимыми комментариями и уточнениями.

Судья с утра не ел. Отчасти — из аскетизма, отчасти — из аристократических привычек. Это у простонародья завтрак — главная и самая плотная трапеза. Сильные мира сего ждут ужина. А Немайн, быстренько уплетя лепешку фруктового хлеба, начала потчевать викария. Под запись. Писец бумаги слюной закапал. Епископу пришлось сглатывать. Ушастая заметила.

— Высокий суд, не желаете по вишневой лепешке на нос? Под протокол, но без каких либо обычных обязательств, касающихся совместного преломления хлеба. Извиняюсь, что не предложила раньше. Но до десерта по вам не было заметно.

Епископу захотелось засудить рыжую. Даже не как колдунью — как поджигательницу. Чтоб на костер. Чтоб едкий дым в глотку, чтоб огонь пятки лизал. Чтоб покричала. Чтоб жареным несло… Как от ее кулебяк. Потому что либо издевалась, либо понятия не имела, что обычай оттого и обычай, что не признает легальных исключений. И засудивший ту, с кем хлеб преломил, у живущих обычаем народов — не человек, бешеная собака. Все равно — уговаривались о чем-то перед трапезой или нет. О да, она здесь тоже чужачка. Но какая? То есть откуда? Если издевается — откуда угодно. Но только одна страна в Ойкумене ставит писаный закон и легальную процедуру выше обычая. А еще — у нее отличная латынь…

— Спасибо, но я не люблю создавать исключений. — Дионисий перешел на греческий.

— Твой выбор, преосвященный. — И этот язык у нее безупречен… Больше похож на древний, эпохи Солона и Еврипида, чем на народный говор городов Великой Греции.

Викарий дожевал. Заседание покатилось своим чередом. Странным, ведущим к оправданию, чередом. Свидетели хором подчеркивали правильность и добропорядочность Немайн после крещения. И, что особенно странно, до. Епископ Теодор, как предыдущий духовный наставник области, отозвался о подсудимой не то, что лестно — панегирично. Особо упирая при этом на то, что сида поначалу хотела принять монашеский постриг. Но именно он, епископ, счел, что ей полезно будет получше узнать жизнь мирских христиан, прежде чем от нее отказываться. Королевский филид закатил поэму из фрагментов нескольких эпосов. Сокращение текстов — страшная вещь. В результате получалось, что Немайн склонялась к христианству уже давно. Кровавые жертвоприношения и сотни отрезанных голов при этом куда-то задевались. Судья выслушивал эти речи весьма благосклонно. Получалось, отказался от лепешки из принципа. С грека-законника может статься и не такое.

Наконец дошло дело до боя у ворот. Вот его рассмотрели подробно. И именно здесь Клирик впервые ощутил пристрастное давление судьи. В очень странном направлении.

— Призывала ли ты помощь Господа нашего, когда отвращала варваров?

— Забыла. — Клирик продолжал тянуть и запутывать.

— Забыла призвать помощь или забыла, призывала ли?

— Я намеревалась сотворить молитву, но от растерянности и испуга не сделала этого.

— Вспоминала ли ты имя кого-то из святых?

Клирик только хотел упомянуть святую Бригиту, как в голове щелкнуло. Инквизиция! Применение священных предметов и текстов в чародейских целях приравнивалось в пятнадцатом — семнадцатом веках к сатанизму и каралось смертью. Там костром, здесь, видимо, мечом. Значит вот она, игра судьи? Ох, одно признание уже есть! Но намерение, по Юстиниану не есть действие. Смертью не грозит. А штраф, порку и даже изгнание из города можно пережить. Клан не отречется.

— Нет.

Легкая тень на лице епископа. Показалось?

— Даже своего святого-покровителя?

— Нет.

Тень гуще.

— Творила ли крестное знамение? Вспомнила ли Символ веры? Молитву Господню?

— Нет. Нет. Нет.

Епископ уже просто черен. Сидит, молчит, вопросов не задает. Шепчется с викарием.

— Вмешательство Господа нашего возможно и без призыва сил его, — задумчиво и негромко, словно самому себе, смакуя каждое слово, говорит он. И встает.

Звучат первые слова обычной, по кодексу, заключительной формулы. А вслед за ними… Напряженно ожидающий развязки неф онемел, когда подсудимая подпрыгнула, чтобы топнуть обеими ногами. И, пока не прозвучало окончательное слово, закричала, мешая латынь с валлийским:

— Стойте! Это не так! Я не сделала ничего, что хоть на йоту выше моих собственных сил! Я могу это доказать! Я хочу это доказать! И я докажу это! — и уже тише: — Ну почему вы не спросили меня прямо, высокий суд? Теперь извольте выглядеть идиотами! И присягу с меня могли бы не брать. Я сида, а сиды не лгут!

По крайней мере впрямую.

И фаворит Папы бессильно плюхается обратно в кресло. Хохочет лошадью со свидетельских скамей отец Теодор. Аж слезы брызжут. Гордо улыбается Лорн ап Данхэм. Выпрямился, аж пару вершков роста прибавил. Лихо крутит ус сэр Эдгар. Дэффид обнимает Глэдис и шепчет что-то на ухо. Мэтр Амвросий как вскочил на ноги сам, так и брови взлетели под тронутую седыми нитями челку. Руки викария разошлись в стороны, на лице застыло недоуменное выражение, как у ребенка, лишенного любимой игрушки, но еще не решившего, что пора плакать. А по ногам сиды хвостом тигра бьют, никак не успокоятся, три тяжелых подола, так и не успевшие заскочить под носок или каблук…

И вот широкие двери распахнуты. Перед людьми стражник в накидке королевского глашатая. В городе его луженую глотку знали хорошо.

— Высокий суд Дионисия, епископа Пемброукского, использовав с позволения Гулидиена, могущественного короля всего Диведа, для разрешения дела кодекс Юстиниана, как то достойно христианам в вопросах, касающихся дел и церкви, и мира, вынес заключение по делу благородной девицы Немайн Шайло верх Дэффид…

Само признание благочестивого прозвища означало не слишком дурной исход для сиды.

— … собственным ее признанием без принуждения установлено, что благородная девица Немайн, дочь Дэффида, сына Ллиувеллина, происходящая из народа холмов, использовала некую особую силу. Для окончательного установления природы которой…

"Мы направляем запрос в Рим", — продолжила мысленно Анна.

— … этой ночью упомянутой Немайн предстоит пройти испытание.

Сначала показалось — не случилось ничего страшного. Тем более, все шло как при успехе: из дверей — без охраны — вышла Немайн, дружески беседовали два епископа. Но вот свидетели настороженные и пасмурные. А ирландец направился сразу к Анне: