Андрей Онищенко - Миссия Звезда Хазарии или Око Кагана

– Город по-прежнему в плотном кольце окружения. Ситуация в Семендере с днем ото дня становится все хуже, но, хвала Аллаху, у меня есть добрая весть!

– Вот как! И что же это?

– Послание от падишаха, блистательный!

– Откуда? О чем? Почему я ничего не знаю?

– Его только полчаса назад доставили в город морем. Помощь близка, в этом ты можешь убедиться сам, когда прочитаешь письмо.

Темиш-паша засунул руку за полу халата и крепко сжал рукоять обоюдно острого ножа.

– Давай суда послание, я сам зачитаю его содержимое в слух.

Темиш-паша отрицательно покачал головой:

– Нет Фархад. Содержимое письма не предназначено для посторонних ушей. Лучше давай отойдем к окну и обсудим его вдвоем.

Наместник поднялся с тахты. Охрана напряглась.

– Хорошо. Но, что-то ты долго нес радостную весть?

– Прошу прощения, светлейший, но я хотел самолично принести это известие, но неотложные дела задержали меня в пути, – ответил Темиш-паша и направился к раскрытому окну.

Снизу, со двора крепости послышался шум и лязг оружия.

– О шайтан, как это не ко времени, – пронеслось в голове предателя.

– Измена, измена! – раздались крики за дверями красного зала, и в тот же миг в помещение вбежал бледный, как смерть, начальник гвардии Фархада.

На полпути к окну наместник остановился и замер:

– Что ты несешь, пес шелудивый?

– О повелитель, измена. Городские ворота настежь открыты, кипчаки ворвались в Семендер и скоро будут тут!

– Ждать больше нельзя, – подумал Темиш и, выхватив нож, с криком бросился на Фархада.

Наместник Абескунской низменности ловко уклонился от удара. В бешенстве, резким движением, не свойственным для его комплекции, он выхватил из ножен арабскую саблю, до этого момента спокойно висевшую у него на поясе. Свист рассекаемого воздуха, сдавленный крик и голова Темиш-паши, в бьющих из перерезанных вен струях крови, отделилась от туловища и упала на мраморный мозаичный пол.

Реакция придворных была однозначной, все как один они распростерлись ниц, пытаясь спрятаться от гнева Фархада, поглубже вжавшись в пол.

– Чего вы лежите, как бараны? Все на защиту Анжи-крепости! – размахивая окровавленной саблей с пылающим яростью криком, Фархад Абу-Салим бросился во двор.

В назначенный час ворота отворились, и половецкая вольница широким потоком беспрепятственно хлынула на улицы города, быстро занимая квартал за кварталом. Кара-Кумуч не доверял Темиш-паше, поэтому он заранее отдал приказ:

– Пока город полностью не будет в наших руках о грабеже и не помышлять!

Город опустел. Жители Семендера в страхе попрятались по своим жилищам, молясь богам о том, чтобы захватчики поскорее покинули город. Половецкие сотни, одна за другой стекались к базарной площади. Кара-Кумуч терпеливо дожидался того момента, когда город полностью окажется в его руках.

– Хан, наши воины нигде не встретили сопротивления, осталась только Анжи-крепость! – отрапортовал один из сотников.

– Семендер мой! Сегодня сбылось, наконец, предсказание кама Берке! – думал в этот момент Кара-Кумуч. – Вперед! Раздавим это осиное гнездо! – повелительно указывая рукой на последний оплот персов, он повел своих людей на приступ Анжи-крепости.

Окованные железом ворота были распахнуты настежь. Во внутреннем дворе крепости шел бой, Фархад Абу-Салим с остатками своей гвардии отчаянно отбивался от наседавших предателей. Когда во главе своей сотни Кара-Кумуч ворвался во внутрь Анжи-крепости, бой как по волшебству затих. Молодой хан осадил коня и с презрением посмотрел на Фархада. Он давно жаждал этой встречи с правителем Семендера и этот момент, наконец, настал. Видя, что сопротивление бессмысленно, персы начали складывать оружие.

– Взять его! Он нужен мне живым! – отдал своим воинам приказ Кара-Кумуч.

Фархад Абу-Салим и не думал сдаваться. В окружении остатков преданной ему охраны, он отчаянно отбивался, но силы были неравны. Один за другим его воины падали на землю под ударами половецких сабель и вскоре Фархад Абу-Салим остался один. Его схватили, завернули руки за спину, потащили и бросили на колени под копыта коня Кара-Кумуча.

Молодой хан спешился и пристально посмотрел в лицо поверженному врагу. Фархад Абу-Салим молчал. В ожидании своего конца, он склонил голову и тихо шептал слова молитвы.

– Ты помнишь нашу последнюю встречу? – задал вопрос Кара-Кумуч.

Фархад Абу-Салим прервал молитву, поднял голову и с ненавистью посмотрел на половецкого хана. Горько ухмыльнувшись, он предпочел промолчать.

– Помнишь, я дал клятву, что в случае победы я поступлю с тобою так же, как задумал ты? Время выполнять свои обещания настало. Однако я не вижу здесь того кола, на который ты грозился меня посадить? Что это, твое упущение, Фархад, или ты решил, что я забуду данную тебе клятву? Эй, вы, приготовьте подходящий кол для наместника Абескунской низменности, да поживей! – обратился он к понуро стоящим в отдалении плененным персам.

Подходящую для этого случая деревянную жердь нашли быстро, заострили верхний конец, а тупой закопали на три локтя в землю и утрамбовали грунт.

– Если бы ты, Фархад, сдал город сразу, то я вполне бы смог забыть про свое обещание, а теперь, если я нарушу клятву сейчас, то мои люди неправильно меня поймут. К сожалению, участь предводителей народов такова, что они иногда становятся заложниками своих слов. Прощай, Фархад Абу-Салим! – жестко произнес Кара-Кумуч, наблюдая, как с бывшего наместника сдирают одежду.

Половецкий хан взмахнул рукой, отдавая приказ. Упирающегося связанными руками и ногами Фархада поволокли по земле. Дотащили до кола и усилиями трех человек его подняли и насадили на острую жердь.

– Аааааа!!! – Заорал Фархад Абу-Салим.

От дикой боли тело яростно билось в конвульсиях, но слезть с пронизывающего его деревянного кола оно не могло.

– Да будь ты проклят, грязный степной шакал! Чтобы тебя предали так же, как и меня, те, кому ты больше всех доверяешь! Чтоб не увидел ты никогда своих детей! Чтоб смерть моя показалась тебе счастьем! Будь проклят ты и твой род на все времена!

– Я не боюсь твоих проклятий, Фархад. Кстати, кажется, у тебя есть дочь? Вот она то и нарожает мне детей!

– Шайтан, будь ты проклят! Но я не дам тебе возможности насладиться моими мучениями!

Посаженный на кол наместник проявил недюжинную храбрость и стойкость. Волевым усилием, превозмогая ужасную боль, он расслабил все мышцы тела, которые рефлекторно сжимались, чтобы хоть как-то сдержать проникающее острие кола, а стопами ног, наоборот, крепко обнял кол и резко, всей тяжестью тела, дернулся вниз.

Мучительная, невыносимо острая, но не долгая боль стала ему наградой. Дикий, глухой крик сорвался с уст приговоренного к смерти. Умеющие ценить мужество, половецкие воины уважительно покачивали головами. Обычно смерть на колу приходила на второй-четвертый день мучений от кровопотери. Только самые сильные духом люди могли превозмочь такую боль и задавить в себе желание жить и насильно протолкнуть кол вовнутрь, до самого сердца, спасая себя от длительных мук.