Николай Андреев - Гром победы раздавайся!

В Ставку постепенно прибывали один за другим главнокомандующие всеми фронтами и флотами вместе с начальниками штабов. Такое случалось довольно-таки редко, поэтому сразу поползли слухи, что намечается что-то поистине грандиозное. Кирилл с самого утра ощущал небольшое волнение. Здесь, в Могилеве, история снова немного меняла свой бег. И неизвестно, к добру или к худу…

Александр Васильевич Колчак живо обсуждал обстановку на Кавказском фронте и планы Босфорской операции в заполненном купе. Здесь был и извечный спутник адмирала, флаг-капитан Смирнов, и Николай Николаевич Юденич, показавшийся адмиралу спокойным, рассудительным, даже слегка медлительным собеседником. Однако новый начальник Штаба Ставки поражал своими точными, емкими, правильными мыслями о расстановке сил на Восточном фронте и отнюдь не оптимистичными взглядами на будущее. Юденич сомневался в успехе общего наступления.

— Всему виной, дорогой мой Александр Васильевич, отвратное состояние снабжения. Наши солдаты брали Трапезунд и Эрзерум без теплой одежды, думая, как бы сберечь последние патроны. Кавказскую армию вообще обходят стороной интенданты, по моему скромному мнению. В армии скоро может начаться голод, плохо обстоит дело с одеждой, транспортом, финансами. Чудо, что русский человек — такой стойкий, терпеливый, иначе бы давно мы оказались в той же ситуации, что и французы на Марне. Германец бы стоял верстах в двадцати от Петербурга и в сорока или тридцати — от Москвы. Но эти, с позволения сказать, союзники нам бы не помогли, как мы — им. Вспомните пятнадцатый год. Они не сделали ничего, чтобы облегчить наше положение, как и в четырнадцатом, так и в прошлом году. Абсолютно ничего. Даже сейчас эти «красные мундиры» боятся, что мы победим турок на Персидском фронте и выйдем в Месопотамию. Думаю, если наша кавалерия окажется под Багдадом, Георг заключит мир с Вильгельмом, Фош капитулирует, и мы окажемся один на один с Центральными державами. Союзники боятся нашей победы. Да, это в голове не укладывается, но они не хотят, чтобы мы победили.

Юденич поглаживал свои усы, всматриваясь в пейзаж за окном. И все вспоминал Батум и Эрзерум. Слишком много сил было потрачено, чтобы выдавить турка с Кавказа. Но еще немного, еще чуть-чуть…

— Однако же, Николай Николаевич, не будьте столь резки в своих выводах. Да, у англичан с молоком матери впитывается мысль о том, как бы посильнее досадить нашей стране. Это еще с самого Петра пошло. Они нас боятся, эти пунктуальные лорды и вежливые джентльмены, эти patroni vulgari, — взял слово генерал-лейтенант Иван Георгиевич Эрдели. На него как снег на голову свалился пост начштаба Кавказской армии, которую регент начал преобразовывать в Кавказский фронт. Лихой кавалерист, Эрдели боялся, что погибнет от скуки и бумажной работы на новом посту, хотел высказать Кириллу Владимировичу все соображения по этому поводу (не зря у регента который день нещадно горели уши), и все-таки приказ — это приказ.

Худой, подтянутый, с узким лицом, темноволосый, с небольшой залысиной и куцей эспаньолкой, Иван Георгиевич разительно отличался от Юденича. Но в понимании того, что они ни черта не понимают в причинах, сподвигших великого князя назначить их на новые посты, Эрдели и Николай Николаевич абсолютно сошлись.

— Да, боятся, но мы им еще нужны. Франция без нашего участия в войне тут же будет оккупирована, и эта оккупация будет пострашней, чем в семьдесят первом. Там может начаться нечто похуже, нежели Парижская коммуна. Англия боится нашего выхода из войны не меньше, а даже больше, чем нашего в ней участия. Это полнейший бред, господа, но этот бред — сущая правда!

Эрдели тяжело вздохнул, разводя руками.

— Господа, это не бред, это — война. И мы должны стойко терпеть все препятствия на пути к победе, — заметил Александр Васильевич. — Здесь есть кое-что превыше человеческого понимания.

Эрдели снова вздохнул. За время поездки он уже успел привыкнуть к тому, что Колчак как-то по-особенному относится к войне. Едва разговор касался победы, Александр Васильевич преображался: взгляд устремлен в неведомые дали, все тело сжалось, будто пружина, и все мысли — только об одном, желание — лишь одно. Победа — и только победа. Иван Георгиевич вспомнил, что Александр Васильевич некоторое время пробыл в японском плену, да и не раз бывал в Стране восходящего солнца. А японцы вообще странно относятся к войне.

— Господа, подъезжаем, — заметил Юденич, бросив взгляд в окно купе. Там тянулись, озаренные утренним солнцем, могилевские предместья.

Ставка теперь собралась в другом составе, к тому же — без министров. Правительство до сих пор не могли разместить в одном здании, поэтому распределили по разным «присутственным» местам министерства. Сизов был только этому рад, пусть это мешало организации общей работы, но и создавало хоть какие-то препоны для возможных обсуждений вроде: «А не сместить ли нам и этого Романова?»

Гинс же работал, не покладая рук, практически в одиночку написав целую папку документов, которые должны были бы в дальнейшем лечь в основу организации правительства. Вместе с этим он в качестве набросков предоставил Кириллу свои мысли по поводу ограничения полномочий Советов и слияния их с системой городских и губернских дум. Сизов понимал, что нельзя уничтожать какой-никакой, а все-таки представительный орган народа, если его можно было использовать…

Вечером, перед собранием, регент побеседовал с главнокомандующими фронтов, сохранивших свои посты после отречения Николая и принятия регентства Кириллом Владимировичем. Великий князь понимал, что в большинстве своем они поддержали отречение прошлого императора из «кооперативного духа» и мысли о том, что иначе просто народ не утихомирить. А Кирилл очень не хотел, чтобы в Ставке и на фронтах остался еще кто-нибудь, кто захочет устроить второй переворот.

Беседы не прошли даром, как надеялся Сизов. Но вот волнение все равно осталось. Кирилл понимал, что Гучкова рядом терпеть долго не удастся: организатор был из него никакой, зато политик и демагог — отличный, связи с генералитетом имеются, а военное министерство играло сейчас слишком важную роль. Но под рукой у Сизова пока что не было более или менее популярного человека, способного занять пост военного и морского министра.

Не лучше было и с Львовым. Георгий Евгеньевич находился в какой-то апатии после выступления великого князя в Государственной думе и «чествования». Управляющий Земгора вообще был не из решительных людей, так что… И все-таки пока что его убирать было рано. Нужно было подождать хоть какое-то время. Народное мнение пока что было больше на стороне «старейшин» Думы, а не регента. К тому же великого князя почти и не знали в народе. Но это было делом поправимым…