Алексей Евтушенко - Отряд; Отряд-2; Отряд-3; Отряд-4

Ленивая морская волна, шипя, словно оседающая пена в бокале с шампанским, лизнула пальцы и откатилась назад.

– Эй, Мартин! – позвали сзади. – Ты чего, моря не видел? Иди сюда, пиво нагреется!

Ощущая слабость в ногах, я обернулся на знакомый голос.

В соблазнительно–прохладной тени, под обширным, размером с хороший парашют зонтиком от солнца, за круглым столиком сидела небольшая компания когда–то близких мне людей. Парень и две девушки.

Все трое, как мне доподлинно было известно, давно уже не живущие на этом свете.

Я сразу вспомнил и время, и место.

Двадцать четыре года назад. Крым. За столиком – мой друг художник Пашка Ордынский, его будущая жена Вика и моя великая любовь Ирка Савельева. Мы только приехали, и впереди нас ждут волшебные три недели. Может быть, лучшие три недели в моей жизни. Лучшие три недели, которые затем плавно перетекут в пять долгих лет, о которых я всегда предпочитал особо не вспоминать. Но они вспоминались всё равно.

Главным событием этих лет стал мой добровольный, трудный и крайне болезненный разрыв с Иркой с финальным абортом, против которого у меня тогда не возникло ни малейших возражений.

За эту любовь нужно было крепко побороться, но я борьбе предпочёл бездействие, мною же умело замаскированное под обретение мужской самостоятельности. Потом Ирка вышла замуж за какого–то частного торгаша–предпринимателя, родила сына, и скоро все трое сгорели вместе с дачей в одну весёлую новогоднюю ночь. Я в ту пору тоже был уже женат, растил дочь и начинал задумываться о разводе.

Но первым на почве бурно развивающегося алкоголизма развёлся Пашка. У меня в ту пору хватало собственных проблем, и я не сразу понял (точнее, не захотел понять), что мой друг спивается. А когда понял, было уже поздно.

Пашка сгорел в течение двух лет, и, возможно, цирроз печени, сведший его в могилу, был не так страшен, как тот распад личности, который я наблюдал.

Вика вышла замуж вторично, уехала с новым мужем сначала в Израиль, а затем в Соединённые Штаты и несколько лет назад мне сообщили, что она умерла. Вроде бы от рака.

Мои же пять горьких лет сплошных разочарований (в любви, дружбе, семейной жизни, профессии и человечестве в целом) закончились тем, что я всё–таки развёлся с женой, фактически потерял дочь (она до сих пор не может мне простить до конца уход от её матери) и резко сменил профессию. А заодно и образ жизни вместе с мировоззрением, оказавшись – волею случая или судьбы, не знаю – в Страже Внезеркалья.

С тех пор, вероятно, не проходило недели, чтобы меня не посещали мысли о том, как могла бы сложиться моя жизнь, а также жизни Ирки, Пашки и Вики, не упусти я сначала свою любовь, а затем и нашу с Пашей дружбу. Не то чтобы я чувствовал себя тяжело ответственным за то, что случилось. Нет. В конце концов, мне хватало здравомыслия понять очевидную вещь: в подобных жизненных коллизиях не бывает одной виновной стороны. Виноваты все. И даже не виноваты – причастны.

Но.

Вот именно «но». Что было бы, поведи я себя иначе? Быть может, сейчас мне не пришлось бы ежедневно заполнять зябкую пустоту, поселившуюся во мне с тех пор, привычными красивыми и правильными, в общем–то, словами о том, что я занимаюсь самой интересной и важной в мире работой, и окружают меня люди, дружбой и сотрудничеством с которыми можно гордиться?

Исправить допущенные в жизни ошибки, или то, что ты считаешь таковыми, каким бы глупым и наивным это ни казалось тебе самому. Есть ли больший соблазн для того, чья совесть не желает вести себя тихо и спокойно, хотя, вроде бы, должна? Будь проще, и люди к тебе потянутся. Поменьше рефлексии, – побольше дела. В конечном счёте, Бог простит всех. Проверенные и надёжные сентенции для тех, кто подсчёт своих шансов на продвижение по службе считает серьёзной умственной работой, а ритуальное – раз в месяц или даже в неделю – посещение церкви – чуть ли не духовным подвигом личного масштаба.

Я ощущал собственными босыми ступнями мокрую пляжную гальку, видел собственными глазами своих живых друзей и свою живую любовь и прекрасно осознавал, что это не морок и не галлюцинация. Мне и в самом деле даётся второй шанс. Шагни я сейчас к столику, усядься за стол, чокнись пивом с Пашкой, поцелуй в пахнущие земляникой губы Ирку, подмигни Вике – и всё. Можно проживать жизнь сначала. Заранее зная, чем обернётся твой тот или иной поступок. Говорите, всё предопределено и ничего нельзя изменить? Врёте, господа–товарищи. Можно. Это просто. Нужно только провалиться на живом звездолёте в «чёрную дыру», встретить там странно–опасную женщину, вынудить её вернуть тебя в прошлое, принять решение, оторвать пудовые ноги от мокрой гальки и сделать первый шаг.

Уже второй достанется меньшими усилиями.

А третьего ты и вовсе не заметишь. Правда, назад дороги не будет. Только не спрашивайте меня, откуда я это знаю. Знаю и всё. Ну? Давай, Мартин. Ты всегда этого хотел – попробовать сложить жизнь иначе и посмотреть, что из этого получится. Шагай. Учти, время, которое отпущено тебе на принятие решения, не бесконечно. Ещё минута–полторы, и шанс будет утерян безвозвратно. Ты просто вернёшься туда, откуда пришёл. Туда, откуда на самом деле есть только один выход – в эту старую новую жизнь.

– Мартин! – позвала Ирка и призывно замахала тонкой рукой. – Ну что ты встал там, как столб, глупыш? Иди сюда! Я соскучилась!

Не знаю, что меня удержало. Честно, не знаю. Предупреждение Нэлы о страхе, который только и способен нас победить? Может быть. Потому что по большому счёту, – поддаться искушению избежать ошибок прошлого – это и означает поддаться своему страху. Страху перед ответственностью и страху перед самим собой – тем, кто ты и есть на самом деле. Да, избежать ошибок, наверное, можно – это доказывает сам факт моего нахождения в этом месте и в этом времени (повторяю, я знал, что не сплю и не галлюцинирую).

Но в самом слове «избежать» уже скрывался подвох. Особенно заметный, если сравнить его со словом «искупить».

Нет, все эти соображения пришли ко мне потом, когда всё закончилось. В те же долгие шестьдесят и сколько их там было секунд, я, оставаясь на месте, действовал, скорее инстинктивно. И до сих пор надеюсь, что инстинкт меня не подвёл.

Это было похоже на полёт в тоннеле спиной вперёд – всё дальше и быстрее от кусочка южного пляжа с тремя, уже теперь дважды для меня потерянными, людьми за столиком. Вот круглое пятно света уменьшилось до размеров суповой тарелки, затем теннисного мяча, крышки от пива, яркой точки… Всё. Исчезло. И тут же вслед за ним пропала и окружающая меня чернильная темнота.

Я опять очутился на знакомой уже поляне в непонятном мире летающих островов. Один, без товарищей. Маленькое бешеное солнце било мне точно в затылок, но тени своей на траве я не увидел. Вместо нее в пяти шагах от меня стоял я сам. Или точная моя копия. В моей одежде и с моим рашенским мечом–акинаком в ножнах на левом боку.