Василий Звягинцев - Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых

Но в то, что и Тарханов участвует в неведомой тайной игре, Ляхову верить не хотелось. Очевидно, Сергей просто попал в неловкую ситуацию.

— Не хотите нам помочь — не смею настаивать, — сжав губы в ниточку, заявил Чекменев.

— Да что ж вы так, Игорь Викторович, — наконец и Ляхов достал из коробки папиросу. — Как удивительно у нас разговор пошел. Ладно я. Ну, каюсь, выпил лишку, разозлился, что отдых наш прервали, уху из котелка выливать пришлось, бутылки недопитые прятать. Девушки обиделись. Как будто нельзя было и завтра все эти вопросы порешать. Но вы–то… Могли бы и снизойти, памятуя наши прошлые отношения. Все…

Он демонстративно вытер платком пот со лба, взял со стола бутылку минеральной и сделал несколько глотков.

— Готов предъявить вам свой каппа–ритм. Вместе со всеми остальными… Альфа, бета, гаммами. Если, конечно, солидная доза алкоголя его не исказит в ненужную сторону.

— Вот и хорошо. Пять минут, и вы свободны. — Чекменев тоже изобразил готовность забыть все имевшие место недоразумения.

— Что же касается ваших опасений, — вставил Маштаков, покручивая ручки на своем приборе и очень ставший в этот момент похожим на доктора Бубнова, — на примере господина Арсения мы совершенно уверены, что любое смещение временных полей автоматически возвращается к нормали, как только снимается напряжение с контуров. И, значит, что бы с вами ни произошло, даже случайно…

Ляхова тряхнуло так, что он сразу вспомнил площадку на перевале, и взрыв гранат внизу, и собственные мысли по поводу пришедшей, наконец, той самой минуты судьбы, когда следует «…представ перед ликом Бога с простыми и мудрыми словами, ждать спокойно Его суда» [69] Гумилев Н. Мои читатели. .

Правда, чернота в глазах, и дурнота, и позывы к рвоте прошли почти мгновенно.

Яркий свет резанул по глазам.

Встряхнув головой, он увидел, что сидит на голой острой щебенке. Справа — Тарханов с ошарашенным видом озирается по сторонам. Чуть дальше — Розенцвейг пытается встать с коленей. А впереди и по сторонам — тот самый пейзаж, который он предпочел бы никогда больше не видеть.

Рыжие, уходящие вниз и вправо отроги гор, перекресток дороги и идущей снизу вверх тропы, выгоревшее бледно–голубое небо над головой. Запахи пыли и пороха.

— Вадим! — услышал он испуганный оклик сзади. — Вадим, что случилось, где мы?

Обернулся.

В десяти шагах от него, держась за руки, привалились спинами к каменистому откосу Майя с Татьяной. Вид у них был испуганный и ошеломленный донельзя.

Как они, значит, расположились на заднем сиденье машины, ровно в той же позе оказались и здесь.

И целиком мизансцена выстроилась точно по предварительному пространственному положению персонажей. С точностью до метра и углового градуса.

Сознание и воображение Вадима заработало с удесятеренной скоростью.

Возможно, из–за того самого каппа–ритма, который всем окружающим представлялся очередным непонятным термином, а для него имел вполне определенный профессиональный смысл. И, как правильно говорил Сергей, яркость и отчетливость происходящего значительно превосходили все предыдущее.

Бывает так — сон настолько ярок и убедителен, что, находясь внутри его, считаешь его подлинной реальностью. И, только проснувшись, понимаешь, насколько все там уступало яви.

И сейчас он заведомо выигрывал темп, даже и у Розенцвейга, который из присутствующих должен был знать о случившемся больше всех. Или, наоборот, меньше, поскольку именно здесь никогда не был.

Теперь — брать инициативу в руки. В любом бою выигрывают только так.

Он разогнул колени, метнулся вверх и вправо, схватил израильского майора за лацканы пиджака, встряхнул от души. Надо же куда–то сбросить избыток нервной энергии.

— Говори, гад, говори, зачем вы нас сюда сунули?! Какую пакость придумали? И кто? Ты сам или с Чекменевым на пару? А сам тоже пролетел или так задумали? Ну, говори!

Переход переходом, а «адлер» остался при нем, он его мышцами спины чувствовал. Как сунул сзади под ремень, садясь в машину, так он там и оставался.

А Розенцвейг безоружен — Ляхов за пару секунд успел ощупать и охлопать его карманы, пояс, другие места, где можно спрятать пистолет или нечто подобное. Значит, вся огневая мощь остается за ним.

— Оставьте меня, Вадим Петрович, — удивительно спокойно ответил Розенцвейг, что странно контрастировало с его не очень бравым внешним обликом.

Никаких физических усилий освободиться он при этом не предпринимал.

— Мы — в одном положении и в одной лодке. А ваша попытка подавить меня морально просто смешна. Не так ли?

Вадим убрал руку. Вздохнул. Да уж, наверное, так.

— Черт с вами. Чекменева здесь, увы, не оказалось. А вы — здесь. Вот я и решил… Но скажите правду теперь–то, какого хрена вы вообще все это затеяли?

— Вадим, — разведчик прижал к груди ладони, — да поверьте вы мне! Ну ничего никто не затевал! Игорь сказал мне, что есть шанс проверить правоту Маштакова в том разговоре, что он вел со мной и с Тархановым. Очень был интересный разговор. Вы должны быть в курсе. Потом Сергей уехал обратно в Пятигорск, а я с профессором еще двенадцать часов общался. И очень всем было интересно…

Познавательную, но неуместную сейчас беседу прервал Тарханов.

Подошел, сплюнул под ноги.

— Кончай трепаться. Успеем разобраться. Девушки вон… Им плоховато. Воды бы хоть найти.

В который уже раз за свою довольно долгую жизнь Ляхов подумал, как хорошо быть врачом. Просто так, для себя, независимо от исполняемой должности.

Там, где обычные, даже очень сильные характером люди впадают в панику от совершеннейшей ерунды, вроде внезапно поднявшейся температуры или порезанного пальца, доктор сохраняет здравомыслие и спокойствие.

Как вот сейчас.

Стоило взглянуть, чтобы сказать, что девушкам было совсем не так уж плохо. Ну, тряхнуло, ну, кинуло задницами на щебеночный откос. Не страшно. В физическом смысле.

Ошарашенными они выглядели до предела, это точно, сообразить и даже вообразить, что с ними произошло, пока не могли. Когда узнают — реакция может быть куда более острая. Нервная. А так — живее всех живых.

И ведь смешно, почему принято думать, что ежели кому плохо, так непременно нужна вода? Тем более, воды под руками, конечно, не было. Откуда ей взяться?

Ляхов оглянулся.

Вдруг, если их закинуло именно туда, рядом может находиться вездеход Тарханова, брошенный тогда на обочине? Но — нет. Не было «Панар–Левассера». Исчез. Или увезли те, кто приехал сюда после боя, или просто так он куда–то пропал.

Вадим подбежал к девушкам.

— Майя, встряхнись! Ничего страшного не случилось. Это просто такой научный эксперимент. С неожиданными последствиями. Голова не кружится, не тошнит?