Василий Звягинцев - Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых

Правда, книг в кабинете было многовато для обычного чиновника. Они не только заполняли высокие дубовые шкафы, а еще и лежали грудами и пачками на краю стола, на подоконниках и даже на диване. И во многих торчали закладки, причем совершенно плебейские — то страничка из настольного календаря, а то и просто косо оборванный угол газетного листа.

За окнами снова летел крупный снег, да и бордовые шторы задергивали их до половины, отчего сумрачно было, неуютно как–то в комнате. И зябко. Чувствуя это, хозяин сразу включил настольную лампу и крутнул ручку климатизатора.

— Держите себя запросто. — Кирилл Антонович бросил пальто на спинку дивана, однако гостю указал на рогатую вешалку справа от двери.

И Вадим действительно, непонятно даже почему, ощутил некоторую легкость. В конце–то концов, вся официальщина позади, мыслимые и немыслимые награды и почести он получил, теперь о чем же комплексовать? Своим начальником он этого могущественного человека не ощущал, подвохов с его стороны не ждал тем более.

— Олег Константинович намекнул нам, полковник, что отпраздновать вашу удачу совсем не грех. Да мы бы и без него догадались, правда? — хитро улыбаясь, сказал начальник Тайной канцелярии, извлекая из тумбы стола бутылку коньяка и крупный, очень спелый лимон.

И таким предвкушением светилось его лицо, что Вадим подумал, а не тайный ли вы алкоголик, господин Лисафьев? Только простое соображение, что выпить Кирилл Антонович мог бы и без него, и в любое время, и в любом количестве, в корне ликвидировало бестактное подозрение. Ну хочет тебя хороший человек поздравить с чином и орденами, так что же кочевряжиться?

И выпили, и закусили, и еще раз выпили.

Вадим почувствовал, что способность провидения ближайшего будущего, вдруг оставившая его во дворце Регента, снова к нему возвращается.

— Так что же, полковник, мы с вами будем делать? — спросил Лисафьев, промокнув губы салфеткой и закуривая. — Князь свое пожелание высказал, но мы что будем делать? Фер то ке? [21] Намеренно искаженное французское выражение, долженствующее означать: «Делать–то что?»

— Не совсем улавливаю вашу мысль, — осторожно сказал Ляхов, на самом деле все прекрасно понимая.

— Желаете валять дурака? Пожалуйста. Будем рассуждать в этом ключе. Князь при своей обычной широте души дал вам такой карт–бланш, с которым лично я не знаю, что и делать. Ну, вы теперь полковник гвардии. Однако все равно медик. Вашему новому чину соответствует должность как минимум начальника одного из департаментов Главмедсанупра. Или — медслужбы корпуса. Вы готовы ее занять? Я уж не говорю об уровне вашей реальной квалификации, но в вашем довольно замкнутом мире наследников Гиппократа как воспримут появление ниоткуда тридцатилетнего начальника?

Кто вы такой, где учились, с кем работали? У вас есть имя, у вас есть труды? Кто вообще когда–нибудь слышал про врача с фамилией Половцев, хоть в армии, хоть на гражданке? А если завтра появится человек, который скажет — да ведь этот парень семь лет назад сдавал у меня экзамены, а теперь он нами руководит? И ведь наверняка появится…

Ляхов только молча кивнул. Возразить «опричному генералу» было нечего. Все именно так и будет.

— Далее. Только не подумайте, что я пытаюсь ревизовать приказ Великого князя, я просто рассуждаю. В чине полковника гвардии вы готовы принять командование хотя бы полком? Бригадой? Возглавить штаб дивизии?

И здесь Вадим понуро кивнул, признавая правоту собеседника.

«Играйтесь, играйтесь, господин начальник, — думал он про себя с усмешкой. — Только для чего это вам, пока не пойму. Показать мне, что ли, хотите, что князь князем, а хозяин ситуации все равно вы? Мелковато вроде бы…»

— Так давайте все же уволим меня на гражданку. С чином полковника в отставке и пожалованными орденами я вполне хорошо могу устроить себе частную практику…

Лисафьев вроде бы даже испугался.

— Да кто ж нам такое позволит? Вы просьбу князя слышали? А это куда серьезнее, чем прямой приказ. Хотите быть замеченным в неуважении Величества?

— Так у нас вроде республика. По крайней мере, за пределами Москвы…

— Нравится вам шутить, так шутите, — грустно сказал Лисафьев, снова наливая коньяк.

— А что, наказать можете за неуважение высочайшего мнения?

— Ох, ну как же вы там все наивны, в вашем так называемом свободном и демократическом Петрограде. А Москва для вас, значит, заповедник тирании, навроде времен Ивана Грозного. Опричная слобода. Одного не поймете — здесь–то к вам как к настоящим людям относятся, в меру личных заслуг и качеств, а там — «Либерте, эгалите, фратерните». Дураку, может, и лестно, а умному человеку?

Ляхов понял, что здесь не то место, чтобы развлекаться и тешиться мыслью, несмотря на свое, якобы высокое теперь положение. Тем более, чутье подсказывало, что вся эта преамбула — не более чем способ подвести его к мысли, что единственное место, где новоиспеченный полковник будет себя чувствовать просто и комфортно, — это как раз возглавляемая господином Лисафьевым служба.

Но вот туда идти Вадиму категорически не хотелось. Этакая интеллигентская неприязнь к жандармской профессии. А куда деваться?

— Знаете что, ваше превосходительство? Это я только с виду такой дурак, а на самом деле… Отчего бы вам не отправить меня на учебу? Слышал я, что Военно–дипломатическая академия тоже в какой–то мере входит в круг интересов Олега Константиновича, раз помещается в Москве, а не в Петрограде. Толкового врача из меня явно не вышло, так, может, на новой стезе себя проявлю?

Ляхов понял, что сказал совсем не то, что от него ждали, но и особых вариантов он своим предложением начальнику Тайного приказа не оставил.

Тот довольно долго молчал, пожевывая губами. Потом лицо его просветлело.

— А недурно, очень недурно вы придумали. Масса проблем сама собой снимается. И при деле целых четыре года будете, и образованность свою повысите, с дальнейшей карьерой проблем не будет. Генералом лет в тридцать пять можете стать. А до того, кроме стипендии, полковничий оклад в полном объеме получать будете. Истинно молодец, подполковник Чекменев в вас не ошибся. Да и мы с князем…

Теперь осталось только достойную биографию вам придумать, по документам все провести. Но это нам не сложно. Одно имейте в виду — геройский свой знак вы в нынешней ипостаси носить не будете. Во избежание лишних вопросов. А крестик Георгиевский можете, тут никаких сложностей. Итак, приступим…

Большая парусно–моторная яхта турецкого миллиардера Ибрагима Катранджи, скорее похожая на океанский пакетбот середины XIX века, неторопливо крейсировала вдоль северного берега Персидского залива. Погода благоприятствовала морской прогулке. Почти неподвижная индиговая вода залива, легкий бриз с вершин хребта Загрос.