Василий Звягинцев - Дырка для ордена; Билет на ладью Харона; Бремя живых

— Вот этот проложен точно под дворцом. Длина — сто пятьдесят метров, имеет двадцать два стока из основного корпуса и флигелей. Для выхода наружу пригодны четыре, — сообщил Ресовский, повозив пальцами по имевшейся у него схеме поэтажной планировки «Бельведера», — все — во внутренние дворы. — Добавил с сожалением, как бы осуждая давно рассыпавшихся в прах строителей и архитекторов: — Хрен бы не вывести трубы хоть чуть потолще вот сюда? — Он указал на левый Г–образный выступ центрального корпуса. — Здесь кухни, разделочные, хозпомещения, баня и сортиры для прислуги. Полметра мне бы уже хватило, а через сорок сантиметров не пролезу…

Диггер действительно был парнем худощавым, гибким, свободно верилось, что проползет через любую трубу и щель, на самую малость шире его плеч. А что толку? Раз за ним нельзя провести и всех остальных, в тяжелых защитных костюмах, обвешанных оружием, с рюкзаками и ранцами. Уваров исходил из боевой реальности.

— Значит, и горевать не о чем. Давай выходить через люк, ближайший к парадным залам. Уверен, что эта сволочь заседает именно там. Просто по логике…

— А я не уверен, — возразил Ресовский. — Сам бы я как раз расположился понеприметнее. Чтобы в глаза не бросалось и свобода маневра. Здесь, например, — снова указал он пальцем место на плане. — Три выхода на три улицы, галерея какая–то обозначена вдоль всего дома, убегать будет куда…

— Потому ты здесь, а они — там, — достаточно резко пресек поручик рассуждения диггера. Он считал, что люди, только что дорвавшиеся до власти и уверенные в прочности своего положения, непременно развернут свой штаб в самых роскошных и удобных помещениях, в том числе и в кабинетах генерал–губернатора. Там ведь и средства связи, и все прочее, символизирующее власть и предназначенное для ее эффективного использования. Жаль вот только, что до сего момента ему не довелось лично прогуляться по этому дворцу. Если б хоть раз посмотреть своими глазами… Поручили бы ему Зимний дворец в Питере захватить, куда как лучше вышло бы! Там каждый метр исхожен и знаком.

Да что уж теперь.

Бойцам он приказал разместиться на площадке, приподнятой над уровнем центрального стока. Почти сухой и достаточно просторной, чтобы каждый мог сесть, сбросив снаряжение и вытянув ноги. Рядом с ней вбитые в стену ржавые скобы вели к первому по схеме люку.

— Поднимитесь и чуток сдвиньте крышку. Дышать будет чем. И время, — Уваров взглянул на циферблат командирского хронометра, — шесть часов ровно. По темноте вряд ли кто заметит. Я ухожу на разведку. За меня старшим — поручик Рощин. Не вернусь к восьми, мало ли что, — действовать по основному плану. Держать связь с центром. Поступит иной приказ — исполнять. Со мной — Ресовский и… — Уваров на секунду замялся, соображая, кто ему более всех подойдет, соотнося и просчитывая самые разные качества и варианты. — И подпоручик Константинов.

Этого офицера он знал всего несколько дней, но составил о нем хорошее мнение. Умен, более того — остроумен и ироничен. В отличие от своего комбрига, Валерий такие черты личности ценил даже у подчиненных. Служил Константинов до «печенегов» командиром разведвзвода в одной из частей, не вылезавшей из заварушек на персидской границе. А главное — сложением обладал еще более миниатюрным, чем специалист по катакомбам и трубам Ресовский. Повадками, а то и устройством мышц подпоручик напоминал зверя из породы кошачьих. Вскарабкаться по столбу или гладкой стене, упасть с высоты нескольких своих ростов без последствий… Может пригодиться.

В чем именно, Уваров пока не знал, но рассчитывал на невероятное, чтобы вероятное автоматически показалось пустяком.

И он сам, и его назначенные в поиск спутники с наслаждением стянули непроницаемые комбинезоны. По регламенту их полагалось носить до четырех часов, и этот срок они выбрали. Немного не хватило для тяжелого перегрева организма. А теперь, оставшись в чесучовых [249] Чесуча — разновидность прочной шелковой ткани особого переплетения. , окрашенных в ночной камуфляжный цвет рубашках и брюках, ощутили себя, будто на черноморском пляже после таежного лесоповала.

Уваров и Константинов взяли с собой по автомату с двумя запасными дисками, пистолеты, специальные ножи и гранатные сумки. Рации, само собой. Рядовому составу знаменитые «переговорники» не выдавались по причине их дороговизны и крайней секретности, приходилось обходиться полукилограммовыми армейскими «Р–126» с выдвижной антенной. Ресовский ограничился тем, что попросил у кого–то из товарищей второй пистолет. Привык иметь руки свободными.

Воздух снаружи был упоителен. Пусть без аромата роз и магнолий, но с положенным процентом кислорода. Главное же — в нем совершенно отсутствовали аммиак, метан, метилмеркаптан, а также более сложные и мерзкие органические молекулы.

По–прежнему стояла ночь, но уже чувствовалось, глядя на небо, что рассвет недалек. Позади колодца, из которого вылезли разведчики, тянулись шпалеры кустов можжевельника, клумбы (Уваров пытался, но не мог вспомнить, как они называются в теории садово–паркового искусства) завядших, но еще не убранных цветов, смутно белели мраморные статуи. Словно в Летнем саду.

Напротив — светились вразброс редкие окна центрального корпуса. И — тишина. Здесь, внутри очерченного стенами дворца прямоугольника. А издалека доносились то редкие, то заполошно–массированные выстрелы. Кто–то с кем–то решал свои проблемы или от пьяной дури бессмысленно палил в воздух и вдоль улиц.

И вдруг в садовых зарослях мелодично начала выводить руладу неизвестной породы птичка. Соловей, дрозд, сойка какая–нибудь — Валерий в орнитологии совершенно не разбирался. Хорошо знал только среднеазиатских ворон, коршунов, прочих стервятников.

Уваров, короткой перебежкой добравшись со своим отрядом до роскошной, в китайском стиле, беседки, где можно было удобно устроиться на широких скамейках, не поднимая головы над перилами, шепотом спросил Ресовского:

— Ну, теперь откуда заходить посоветуете? Там через весь третий этаж тянется сквозной коридор, вот бы поближе к нему попасть, на подходящую черную лестницу…

Диггер крошечным, с фалангу мизинца, фонариком подсветил план дворца, начал считать окна оригинала, от волнения шевеля губами. Запнулся вдруг и почти в голос выматерился. Весьма экспрессивно.

— Что такое?

— Да вот… Или я дурак, или шанс появился классный. Как я сразу не вспомнил!

— Точнее можете?

— Сейчас. Если вы не против, пусть Митя (в силу возраста и неистребимо штатских привычек, а может, протестуя против казенщины службы, Ресовский всех, кроме непосредственно командира, называл исключительно уменьшительными именами) пробежится вон до той хреновины. Видите?