Алексей Абвов - Агент 000

В 'избе' на кухне за самоваром нас уже поджидал местный участковый Пётр Афанасьевич Аниськин. Он был очень похож на героя-однофамильца известного советского кинофильма, разве чуть постарше возрастом. И вообще мужик он был хороший. Ветеран войны, которая началась для него осенью сорок первого и закончилась только в сорок шестом, когда он вышел из госпиталя после тяжелого ранения под Берлином. Он не один раз ходил за линию фронта, будучи опытным разведчиком, и почти всю войну прошел без единой царапины. И уже когда до победы оставался один шаг, глупая случайность едва не отправила его на тот свет, хорошо, успели довезти до госпиталя. Вообще-то он жил не в этой деревне, а в соседней, что находилась в двадцати километрах от нас, но в последнее время часто обретался тут, благо это был его второй рабочий участок. Естественно, он всё знал про то, кто мы такие и откуда взялись, и всячески нас поддерживал после того, как мы показали ему, что ждёт нашу страну в ближайшем будущем. И благодаря его советам и непосредственной помощи, мы были избавлены от множества проблем в этом мире. Да и просто поговорить 'за жизнь' он любил, впрочем, для участкового милиционера это основной источник информации о том, что происходит на вверенном ему участке. И вот теперь мы сидели за столом, и после пары чашек чая, я рассказывал о том, что меня так тревожит в последние дни.

– А ведь ты просто впервые живого человека убил, вот и страдаешь муками совести, — вынес своё заключение Аниськин, после того, как я рассказал про свои недавние приключения.

– Нет, Пётр Афанасич, далеко не первого, от моих рук и слов, прямо или косвенно, уже целый десяток в землю лёг, а кто-то и в небе и остался, — ответил ему я сокрушенным голосом.

– Ошибаешься ты Алексей, тех, кто был ранее, ты ведь даже как людей не признал. Бандиты и предатели ведь совершенно не вызывают у тебя сострадания.

– Действительно, не вызывают. Разве это были люди? Думали только о себе, а на других в лучшем случае плевали свысока.

– Ну вот, ты и разделил друзей и врагов. Одни направо, вторые налево, одним жить, а другим нет. Просто, прям как на фронте, по нашу сторону окопа свои, а по другую чужие.

– И что я был не прав?

– Прав, конечно. Но, в отличие от тех, убитых тобой врагов в самолёте, ты, убив другого человека, преступив эту границу добра и зла, сам остался человеком. Не превратился в такого же зверя, как они. И теперь не можешь себе простить даже случайное убийство того, кого ты тоже признал человеком. Как будто у тебя там был другой выбор.

Я выглядел озадаченным, но так и не знал, что ответить. Слова участкового отзывались у меня внутри каким-то гулким эхом, которое не желало затухать или успокаиваться. Аниськин тем временем продолжил, повторяя по сути то же самое, что сказал ранее.

– Ты рассказывал о подслушанном тобой разговоре в самолёте, где Джон говорил о своей возлюбленной. Именно тогда он перестал быть для тебя просто врагом, перейдя в другое качество. Ты признал его таким же, как и ты сам, который может любить и не может идти против воли обстоятельств. Не ты первый решаешь эту проблему, у нас на фронте все проходили через такое. Немцы ведь далеко не все фашистами были, у них в далёкой Германии тоже были жены и дети, невесты и возлюбленные. Что нам не воевать с ними из-за этого было, сложить оружие и взывать к их сердечной доброте? Ты солдат на войне, помни об этом. Не ты напал на них, но они на тебя. Они пришли, чтобы взять силой то, что им было не положено, силой заставить вас делать то, что нужно им, не спрашивая вашего мнения. Вы для них ничто, не люди, а скотина, которая если не даёт молока или шерсти, так идёт под нож. Как и в сорок первом. Те же самые лозунги, те же самые нацистские идеи сверхчеловеков. Нельзя убедить такого врага отступить, взывая к его человеческим чувствам, он просто переступит через твоё поверженное тело и пойдёт дальше в твой дом, где тебя ждала твоя семья, надеясь, что ты их сможешь защитить. Только победив врага в бою, ты докажешь ему, что ты не слабее его и с тобой можно считаться.

Аниськин взял чашку и отпил из неё дымящийся напиток, глядя при этом на меня своим серым пронзительным взглядом ветерана войны, не раз смотревшего в глаза самой смерти.

– Я не знаю, откуда пришли эти ваши 'гости', но они ничуть не отличаются от тех, кого мы уничтожили в сорок пятом, — продолжил участковый. — А потому отставить, солдат, пустые размышления, пока ты не одержал победу. Твоё дело правое, ты должен победить. 'Героическая смерть в бою без выполнения задания считается предательством, а ранение — дезертирством', — так всегда говорил наш командир перед выходом группы на задание. Это же говорю тебе я сейчас, твой бой только начинается, у тебя нет права на ошибку.

Если честно, то речь Аниськина была похожа на киношную пропаганду военного времени, но мне от неё становилось действительно легче. Нет, я так никогда не смогу чётко разделять людей, на тех, кто достоин жизни, и тех, кто не достоин, как это делают нацисты и 'гости из будущего'. Каждый раз мне нужны будут доказательства, что передо мной враг, поправший саму человечность, для кого люди лишь препятствие на пути достижения своих эгоистических целей. Мне всегда придётся мучиться переживаниями на тему того, что я делаю не так. Это моя судьба, я не могу иначе.

– У тебя есть то, чего нет у вех тех, кто противостоит тебе — снова продолжил Аниськин, отпивая чай, — ты воюешь не за себя, а за весь остальной мир, за благо всех людей, тех, кто живёт сейчас и тех, кто ещё даже не родился. Это не ты убиваешь своих врагов — их убивает идея, проходящая через тебя. Чтобы оставаться человеком тебе придётся убивать. Прими это и иди вперёд. Твоя совесть не даст тебе превратиться в тех, с кем ты воюешь, ты это уже доказал.

– Но как тогда решают эту же самую проблему противники, они ведь, как ты сказал, тоже не все фашисты? — я действительно не мог понять логики мышления 'гостей', как и их самих.

– Их логика проста, как у волка. Ему чтобы жить нужно есть мясо. Травой питаться он не будет. Остаётся лишь выбрать, чьё мясо ему есть. Так вот, ты и все остальные, кто не они, для них добыча. Они так решили, и будут действовать в том же духе, пока их не остановят. Пока ты их не остановишь, как мы остановили Гитлера в сорок пятом. Вся эта нацистская философия сверхчеловеков лишь прикрытие желания жить за чужой счёт и ничего более. Разве может настоящий сверхчеловек хотеть жить за чужой счёт? По глазам вижу, что ты считаешь, что нет, что задача сверхчеловека служить обычным людям, защищая их от таких вот волков, как бы они не пытались маскироваться под невинных овец.

Едва Аниськин прервался, наполняя чашку новой порцией чая из самовара, а я смотрел на него, не зная, чего мне ещё сказать, в избу зашла Баба Фрося, Ефросинья Игнатьевна, председатель местного колхоза. Женщина она была боевая и весьма решительная, а потому, совсем не удивительно, что после погибшего на фронте последнего председателя колхоза, на этот пост кроме неё никто больше не претендовал. При виде Бабы Фроси Аниськин сразу стал искать глазами в комнате пятый угол, что-то явно было ранее между ними, о чём никто из них не хотел посвящать общественность в известность, но это чувствовалось. Председательша окинула нас своим властным взглядом и направилась ко мне.