Пьер Бордаж - Ангел бездны

Сирены полицейских машин разорвали мертвую тишину. «Подонки», как по сигналу, бросились к грузовикам, побросав тяжелые вещи. На фоне их слаженных и эффективных действий беспорядочная суета спасателей становилась еще более заметной и удручающей. Тогда как у них – ни одного ненужного движения, ни одной заминки, даже у самых молодых – двенадцатилетних. Сбегая по кучам хлама с ловкостью диких кошек, они сходились у грузовиков, из глушителей которых вырывался черный пар. Их лохмотья реяли, словно паруса в тумане.

Пиб, завороженный, машинально подошел к одному из грузовиков. Он встретился глазами с бритоголовым, стрелявшим в женщину. Во взгляде парня было недоверие и злоба дикого зверя – такой взгляд Пиб видел однажды по телевизору у волка – телевидение без конца показывало передачи о животных, чтобы, как объясняла диктор, вознести хвалу творению Господа. Самые старшие из подонков носили своего рода отличительный знак – кожаные комбинезоны со множеством металлических пластин и цепочек и пистолет или револьвер за поясом.

Покуда грабители толпились у кузова грузовика, бритоголовый направился к Пибу. Он шел, а винтовка, висевшая у него на руке, болталась в такт шагам. Обезумев от ужаса, Пиб попятился, запутался в одеяле и растянулся на обшарпанной бетонной плите. Он инстинктивно натянул пижамную куртку на голый пах. Затем, так же инстинктивно, поискал глазами родителей. Они никогда не были чрезмерно любящими, но и никогда не обращались с ним плохо. Четко обозначив область его прав, они воспитывали сына с должной суровостью, как это было предписано архангелом Михаилом, полагавшим нежность проявлением слабости. От взгляда убийцы Пиб в ужасе замер. Он не отрывал глаз от дула винтовки – мрачного глаза, который в любое мгновение может послать смерть, гораздо точнее, чем упавшая бомба, просто неминуемо. Пиб снова ужасно захотел в туалет.

– …дители… ивы?

Пиб не сразу догадался, что убийца обращается к нему. Он снова слышал звуки, но очень глухо, как будто они пробивались сквозь толщу воды.

– Твои родители живы?

Пиб, пожалуй, чересчур поспешно покачал головой и ударился виском о выступ камня. Бритоголовый засунул винтовку за пояс, диким галопом понесся к ближайшему грузовику и, прежде чем вскочить в крытый прицеп, обернулся в сторону Пиба.

– Если хочешь с нами, милости просим! – гаркнул он. – Решай сам: мы или школа Пророка!

Вой сирены заглушил его голос. Пиб очнулся, лишь когда грузовик, скрежеща осью, тронулся и рывками докатился до дальней части бульвара. Ровно в тот момент, когда две спасательницы бросились к Пибу, тот решился. Скорее это был импульс, а не сознательное решение. За него решало тело. Он вскочил и помчался к грузовику, забыв про одеяло, про полотенце и про свою наготу. За спиной Пиба что-то кричали, приказывали ему остановиться, но никто не попытался его догнать. Бритоголовый убийца перегнулся через откидной борт, схватился одной рукой за металлический выступ, а другую протянул ему. Грузовик не замедлил ход, и Пибу самому предстояло догнать его и доказать, что он может стать членом отряда «подонков». Сквозь щели в брезенте за ним наблюдали парни и девчонки: их глаза светились, как живые звезды на фальшивом небе. Ужасы и усталость предыдущей ночи давали о себе знать, вонзаясь острой болью в ноги, разрывая легкие, сводя скулы. Но за ним по пятам гналась школа Пророка с ее ужасной славой, с ежедневными молитвами в пять утра, изучением Старого и Нового Завета по три часа в день, железной дисциплиной и даже – даже! – с увечьем несчастных, застуканных на занятии онанизмом.

Обломки зданий, загромождавшие мостовую, тормозили движение грузовика. Пиб поднажал и схватил руку бритоголового парня. Затем его приподняли над землей, перекинули через бортик и втащили в грузовик сквозь болтающиеся полотнища брезента. Он рухнул на неровный вибрирующий пол. Вокруг лежал ворох какого-то хлама, виднелись чьи-то ноги, ботинки; а чуть выше – испытующие глаза на молодых лицах, выхваченных из темноты полосками проникавшего света. Насмешливые взгляды напомнили Пибу, что он предстал перед всеми без штанов и без трусов. Хотя он и был абсолютно измотан ужасным кроссом, однако сел, подтянул колени к груди, обхватил их руками и прислонился к полуразваленному столу.

– Привет, я Стеф. Некоторые зовут меня Задницей, но мне, честно говоря, больше нравится Стеф.

Примостившись на столе, девушка наклонилась к Пибу, чтобы прошептать это ему на ухо. Она была взрослой – лет четырнадцать или пятнадцать, а может, и все шестнадцать. Волосы длинные, черные, но в них топорщились более светлые густые пряди, лицо бледное, а глаза такие светлые, что казались прозрачными. Она не красилась, у нее не было ни пирсинга, ни украшений, ни сережек, ничего из всей этой дребедени, которую обычно так любят девчонки.

– А тебя как зовут?

Прежде чем ответить, Пиб набрал воздуха в легкие. Эта девчонка странно подействовала на него, ему казалось, что он уже встречал ее в каком-то сне, в иной реальности. Мерное гудение мотора и тряска постепенно убаюкали ехавших, и теперь никто не обращал на них внимания.

– Пиб.

– Это твое настоящее имя?

– Мой дедушка, папин отец, обожал одного футболиста, аргентинца, Пиба де Оро. По-моему, это означает «золотой парень».

– А твои родители где?

– Бомба, бомба их…

Пиб захлебнулся слезами. Он никогда больше их не увидит, у него нет больше ни семьи, ни дома, ни прошлого, ни будущего. Девчонка села рядом с ним и обняла его с такой нежностью и лаской, которых никогда не дарила ему мать.

Стеф стала членом отряда «подонков» Южного Креста всего две недели назад. Никто не спросил ее, откуда она и как здесь очутилась. Она здорово орудовала во время грабежей, метко стреляла и без звука выполняла приказы – этого было более чем достаточно, чтобы оказаться на хорошем счету. Она дала всем понять, что к ней лезть не стоит, и никто из парней, за исключением немногих балбесов, которых она мгновенно отшивала одним крепким словцом или выразительным взглядом, к ней не приставал. Однако все было при ней, чтобы приманить любого из них, – плотно сбитое тело, которое она без стыда демонстрировала, идя в душ, молочная белизна кожи, вызывающе высокая грудь, пышные бедра, округлые и пружинистые ягодицы – отчего, видимо, и дали ей прозвище. Она дважды спасала Пиба от мучительных розыгрышей. Мальчишки и девчонки лет двенадцати-тринадцати загнали новенького в гараж, попытались сорвать с него выданные ему шмотки и, измазав жиром, извалять в пыли, по принятому у них обычаю посвящения в «подонки». Стеф не пришлось ни кричать, ни угрожать: ей достаточно было появиться, чтобы мучители разбежались, как стайка мышей, застигнутых котом. Она помогла Пибу одеться. Касания ее рук Пиб вспоминал с восторгом. В другой раз четверо парней обвинили новичка в краже коробки шоколадных батончиков и вынесли ему приговор: побить ногами и кулаками. Так как драться Пиб не умел, он лег на пол и свернулся, защищая голову и живот руками и ногами. Стеф вмешалась в схватку с яростью львицы и обратила в бегство четверых поборников правды. Позднее выяснилось, что они обвинили новичка несправедливо, только для того, чтобы внушить ему правила иерархии в отряде. После чего сами, по законам, принятым у «подонков», были заключены на десять суток в одиночные камеры размером в два квадратных метра без света, воды и сортира, «чтобы научились жить в своем дерьме», как сказал Сангоан, командующий Южным Крестом.