Алексей Замковой - Лесной фронт. Благими намерениями...

- А известно в какой именно машине едет Кох? - перебил я.

- У нього на машыни прапорэць [20] флажок . - Свирид довольно подробно описал бело-красный флажок, в центре которого раскинул, в дубовом венке, крылья золотой орел, сжимающий в когтях еще один венок со свастикой, и буквы G и L по бокам, долженствующие, видимо, означать 'гауляйтер'.

- Ну, тогда все упрощается. - обрадовался я. - Было бы гораздо сложнее, если бы нам пришлось гадать, в какой из нескольких машин едет цель...

- Так вы згодни [21] согласны ? - быстро спросил Свирид.

Опа! По ходу дела, я настолько увлекся обсуждением плана, что даже забыл о том, что еще не дал своего согласия. Да, говорить - хорошо, но идти такими силами, пусть и с помощью подпольщиков, на роту немцев с бронетехникой... Пока я чесал затылок, раздумывая как выбраться из этой ситуации, отозвался Жучков.

- Командир, я три месяца провел в ихнем лагере. - тихо сказал он. - Я не буду рассказывать, даже не хочу вспоминать, что там творилось. Но, если я помогу убить такую гниду, как Кох, то все, что мы там пережили, было не зря.

- Наших мы все равно не спасем, командир. - вклинился Шпажкин. - Так давай достойно отомстим за всех!

Остальные ребята согласно загудели.

- Пятнадцать тысяч... - бормотал Максим Сигизмундович, качая головой. - За такэ просто вбыты - мало...

Еще раз оглядев своих бойцов, с надеждой смотревших на меня, я принял решение. Да, шансы остаться в живых - малы. Они есть, но, скорее всего, это будет наш последний выход. И, самое главное - все, здесь собравшиеся, понимают это не хуже меня. Понимают, что, если что-то пойдет не так, то нас раскатает в плоский блин охрана рейхскомссара, что если даже покушение удастся - волна, после убийства настолько важной птицы, поднимется такая, что уйти будет очень сложно. Немцы прочешут каждый сантиметр от Карпат до самой линии фронта, в поисках нас. А понимаютли они что фашисты, после убийства гауляйтера, устроят во всей округе такой террор, о котором и подумать страшно? В любом случае, огласны умереть и, может быть, подвергнуть опасности жизни сотен и тысяч местных жителей... А согласен ли я?

- Ладно. - слова даются, как никогда, тяжело. - Мы убьем Коха.

Мне показалось, что по комнате пронесся вздох облегчения. Даже - какой-то радости. Свирид, тот вообще заулыбался во весь рот, услышав мои слова. Но я, гоня мысли о последствиях своего решения, сразу переключился в деловое русло.

- Что у вас с матчастью? Взрывчатка, оружие? Что с людьми?

Лучше всего у подпольщиков оказалось с оружием, а хуже всего - с людьми. И так немногочисленное подполье постоянно прореживали аресты и обыски, проводимые гестапо по поводу и без, потери в операциях... Зато с оружия было в достатке. Кроме того, что, отступая, советская власть оставила подпольщикам многочисленные закладки с оружием, продовольствием и всем, что может пригодиться в борьбе против захватчиков (исключение почему-то составила только радиоаппаратура), люди еще и насобирали и попрятали вдосталь всякого железа, оставшегося валятся на полях боев вокруг города. С взрывчаткой же дела обстояли... Никак. Она, по словам Свирида, есть, но ее слишком мало.

- С взрывчаткой что-нибудь придумаем. - сказал я. - Плохо, что людей дать не можете. А насчет оружия... Давайте сначала на местности посмотрим. Надо осмотреть ту дорогу, выбрать место для засады, а уж потом составим окончательный план.

Сказать 'посмотреть на местности' оказалось гораздо проще, чем сделать. До самой дороги мы со Свиридом и Жучковы, оставив остальных, под командованием Шпажкина, на хуторе, мы добирались почти три дня. Задачу сильно осложняло то, что идти пришлось по степи. Не ехать - именно идти! Мы и так, мне казалось, торчим посреди практически плоской местности, как пожарная каланча в мелком городишке - открытые всякому, кто соизволит бросить взгляд в нашу сторону. А если бы еще оставляли за собой санный след... Поэтому, довольно часто приходилось подолгу лежать в снегу, скрываясь за еле заметными возвышенностями, а то и просто в глубоких сугробах, от проезжающих неподалеку саней, машин и проходящих мимо пеших людей. Сказать, что мы замерзли - ничего не сказать. На ветру, питаясь одним сухпаем, не решаясь разводить костер. Но, все же, мы дошли. Дошли, доползли...

Искомая дорога оказалась хорошо наезженной грунтовкой, явно появившейся не так давно. С первого взгляда она мне не понравилась. Ни одного леса поблизости. Что там леса - даже мелкой рощицы, и той не было! Сплошная степь, кое-где вспучивающаяся небольшими возвышенностями - то ли естественными, то ли выветрившимися от времени или распаханными курганчиками. По понятным причинам, к самому аэродрому, как и к Ровно, мы решили не приближаться. В итоге, для обследования, нам остался небольшой, всего километров пять, отрезок.

'Самоубийство.' - первая же мысль, пришедшая в голову после того, как мы осмотрели этот кусок дороги, совсем не вселяла оптимизма. Видимо, эта же мысль отразилась и на моем лице.

- Ничего, товарищ командир. - слово 'товарищ' Авдей произнес с каким-то... наслаждением. Словно в этом слове он заключал всю радость освобождения из плена. - Оно того стоит.

Стоит-то-стоит... Не спорю, что и Кох заслужил того, что присудили ему подпольщики, что убийство гауляйтера будет иметь колоссальное политическое значение и моральный эффект. В конце концов, что наши имена, возможно войдут в историю... Но... Умирать-то так не хочется! Только, чувствую я, что живыми отсюда уйти будет - на грани невозможного. Предположим, покушение удастся и машина Коха взлетит на воздух. Куда отступать? Нет никаких сомнений, что на звук взрыва тут же, со всех сторон, слетятся немцы - из Ровно, с аэродрома, с окрестных сел и хуторов. А нам ведь и спрятаться негде! Голая, практически плоская степь. А ведь есть еще и охрана гауляйтера, более девяноста процентов которой взрыв даже не зацепит. Отстреливаться? И сколько это займет времени? Им ведь даже не надо нас уничтожать самим - достаточно только прижать огнем к земле и задержать до подхода подкреплений. А те подойдут минут через десять, максимум - пятнадцать...

'А чего ты хотел?' - снова, ехидненько так, отозвался внутренний голос. - 'Такую птицу завалить - это тебе не полицаев по лесным дорогам ловить! Масштаб не тот.'

'Только стоит ли это того, чтобы умирать?' - спросил я сам у себя.

'А что стоит того, чтобы умереть за это? Митрофаныч, Лешка Митрофанчик, Михалыч, Трепов... Десятки тех, кого ты знал, отдали уже свои жизни в этой войне. А те ребята, которых ты нашел в свой первый день в этом времени? Да-да, те, у кого ты взял одежду? А миллионы тех, кто еще жив и должен жить? Оля... Она бы струсила?'

'Не струсила бы... И остальные не струсили бы. Вообще, здесь народ не из трусливых попался. Как иначе мы войну выиграли бы?'