А. Демченко - Серый экспресс (СИ)

Как он запланировал, так и получилось. Через день, я вошел в свинцовую комнату, где меня раздели, уложили на узкий топчан с подозрительным отверстием, аккурат, под моей пятой точкой, и, ввели в руку, иглу капельницы. В ту же минуту, комнату покинули все исследователи, кроме Буса и Хельги. Я увидел, как захлопнулась мощная дверь, отрезая нас от остального мира, и на меня вдруг накатило ощущение легкой паники. Это притом, что я никогда в жизни не страдал клаустрофобией! В груди поселилось предощущение какой-то большой гадости. Такое со мной уже бывало, и ни разу эта сигнализация не подвела. Только однажды предупреждение оказалось бесполезным, но, наверное, только от того, что изменить было уже ничего нельзя. Тогда меня скрутило так, что я полчаса отдышаться не мог, а на следующий день, сатанисты вырвали мне сердце на их идиотском алтаре... Ну блин и мысли бродят у меня в черепушке! Я постарался успокоиться и прислушаться к тому, что мне говорит Хельга. Хорошо, что здесь именно она, если бы вместо нее был кто-то другой, тот же Берг, например, я бы вряд ли так легко успокоился. А с ее ладошкой на лбу, это, оказывается, проще простого. Вдох, счет до шести, задержка дыхания, до шести, выдох, до шести, стоп, до трех, вдох, до шести, задержка, шесть, выдох...

Дальнейшее мое участие в процессе, свелось к выполнению указаний по медитации, во время которой, вокруг меня постоянно вились Хельга и Бус, контролируя, следя, и поначалу, пока я еще не ушел, удерживая от сна. Это было время их сладкой мести, а для меня оно превратилось в четверо суток ада. Девяносто шесть часов непрестанной медитации под капельницей, на утке. Никакой еды, никакой смены положения тела, никакого туалета и никакого сна! Первые три часа я еще испытывал неудобство, потом, все больше уходя в глухой транс, я перестал ощущать собственное тело, на девятом часу абсолютной тишины и пустоты, мне стало казаться, что меня нет. Я не знаю сколько прошло времени, когда мой разум взвыл, пытаясь вернуться к нормальному существованию, но только усилием воли мне удавалось удерживаться от выхода из транса. Вечность непрерывного контроля, а потом, сфера перешла в режим мерцания, то и дело, одаривая фантомными ощущениями, превратившими жуткую пустоту в калейдоскоп мучений. Осознание чудовищной ломоты во всем теле, которого я не чувствовал, желание опорожнить кишечник и мочевой пузырь, существующие в форме знания, но от этого не становящиеся легче. Осознание голода и жажды, гложущих разум не меньше, чем несуществующий для меня в трансе, желудок... муки ада. У меня нет тела, но оно болит! Нет желудка, но я дохну от голода. Нет языка, но он распух от жажды. И я ничего не могу с этим поделать. А потому терплю. И это терпение тоже превратилось в пытку. Одну бесконечную, разрывающую на части даже не мозг, все существо, пытку. На девяносто седьмом часу, я выпал из глухого транса, и, только открыв глаза, потерял сознание, от наплыва образов, ощущений, запахов и чего-то еще неописуемого, огромного, подавляющего. Меня словно бы накрыло волной. Последнее, что я слышал, было: "ставьте кокон". А затем пришла тьма.

Надо было все-таки бежать... Расслабился, идиот... Ну, как же, вокруг все такие хорошие, белые, добрые и пушистые... Добился своего, князь... Ох, больно-то ка-ак!... Стоп. Мне больно. Значит, жив? Вроде бы да. Но лучше бы сдох. Суставы выворачивает, в живот словно лавы налили, а голова... Моя несчастная тупая черепушка, хоть бы она раскололась наконец. Блин, до чего же больно!...

Меня знобит. Тело будто ватное и трясется как холодец в руках алкоголика... Та-ак. Это мы уже проходили. Неужели меня снова куда-то закинуло? И хрен бы с ним. Ох. Надеюсь только, что и здесь найдется свой Грац. Его помощь мне бы сейчас не помешала.

Спустя несколько минут боль начала неохотно отступать, и я, хоть и с трудом, но нашел в себе силы пошевелиться. Приоткрыл веки, и из груди вырвался облегченный вздох. Я в спальне флигеля. Подушки довольно высокие, так что мне прекрасно видно большую часть знакомой обстановки. В спальне темно. Вечер, утро? Неясно. Узкое окно с опущенными шторами, конторка, дверь... И кто это там решил побеспокоить мое болящее "благородие"?

- Виталий Родионович, к вам тут Меклен Францевич просятся. Пускать, или как? - Прогудел Лейф, придерживая входную дверь.

- Так что ж ты меня-то спрашиваешь? - Проговорил я, ужасаясь хриплому клекоту, в который превратился мой голос. - Как-никак, он тебе жалованье платит.

- Так-то оно так, да не так. - Протянул Лейф. - Я уж, почитай, неделю, как расчет взял... А Владимир Стоянович разрешили, пока, при флигеле, временным поваром, для вашего благородия. И жалованьем не обидели, ни меня, ни... Так что, пускать дохтура-то?

- Да уж пропускай. - Проговорил я, тихо удивляясь поступку повара, но решил, что расспросить его можно и попозже. Лейф кивнул и отодвинулся в сторону. Тут же в комнату вошел профессор. Застыл на мгновение на пороге, смерил Лейфа укоризненным взглядом и, покачав головой, подошел к моему изголовью.

- Что, дела настолько плохи, что мне сразу прислали патологоанатома? - Не сдержался я.

- Шутите, Виталий Родионович? Это хорошо. - Покивал Грац, одним неуловимым движением мысли, растягивая надо мной небольшую сеть познания. Э-э, чего? Я зажмурился, но отчетливое ощущение висящей надо мной ментальной конструкции никуда не делось. Даже с закрытыми глазами, я могу с идеальной точностью указать, где находятся основные узлы этой сети, и в какую точку надо "ткнуть", что бы она рассыпалась. Что я, естественно, тут же и проделал.

- Виталий Родионович, голубчик, я вас очень прошу, дайте мне спокойно вас обследовать, а развлекаться будете позже. - Как маленькому ребенку, погрозил мне пальцем, Грац. Ну профессор... Впрочем, в чем-то он, конечно, прав. Я ничуть не сомневаюсь, что здешние дети точно также обожают влезать в чужие ментальные творения, просто с целью понять, что это такое и как его можно использовать, или сломать... на крайний случай. Те самые пресловутые естественные реакции... Вот и получается, что я, вроде как взрослый тридцатилетний дядька, но в плане ментального развития, сущий ребенок. Ну и хрен бы с ним. Зато у нас все получилось! Ну, не у нас, у исследователей... И все-таки. Опс.

Я, с трудом, заставил себя развеять созданный, почти помимо моей воли, тонкий щуп, словно бы выраставший из моей ладони и незаметно подбиравшийся к ментальной конструкции профессора, и обреченно вздохнул. Кажется, это называется "гиперактивностью". Эх. Хорошо еще, что мне подгузники менять не нужно. Или нужно? Я смутно припомнил свою почти сточасовую медитацию и топчан с "уткой", но вспышка головной боли заставила вернуться в реальный мир. Кажется, для воспоминаний сейчас не время.