Константин Шильдкрет - Розмысл царя Иоанна Грозного

— Не посрамим Запорожье! Волим под Загубыколеса!

Загубыколесо сидел на завалинке у куреня и лениво посасывал прокопчённую свою люльку. Когда к нему подошла толпа, он нехотя встал и, точно ничего не зная, удивлённо обвёл всех глазами. Только предательская усмешка не хотела таиться в тяжёлых седых усах и торжествующе разгуливала по изрытому шрамами и бороздами лицу.

— Чем прошкодился я перед товариством, что вся рада ко мне пожаловала?

Сторчаус сложил смиренно руки на животе и, едва сдерживая поднимающуюся к горлу муть винного перегара, чуть разжал губы:

— От славного низового товариства батьке нашему низкий поклон.

Загубыколесо сердито плюнул.

— От ещё выдумали! Велика честь для меня славное атаманство принять! Не достоин!

И сделал попытку скрыться в курень.

Казаки потоптались на месте, переждали немного и снова объявили решение рады.

Избранный вновь отказался, как требовал запорожский обычай, и скрылся за дверью.

За ним юркнуло несколько человек.

Нерыдайменемати и Сторчаус взяли под руки атамана. Шкода и Рогозяный Дид подтолкнули его сзади коленом.

— Иди, иди, скурвый сын, бо тебя нам надо, теперь ты наш батько атаман, будешь у нас паном наикоханым!

Бешеными криками, свистом и улюлюканьем встретила атамана площадь.

Загубыколесо, подталкиваемый пинками, очутился, наконец на кругу. Шумно попыхивая люлькой, он непрестанно сплёвывал через левый угол губ и с нарочитым безразличием мурлыкал какую-то песенку.

Рогозяный Дид перекрестился на все четыре стороны, взял с ладони Шкоды приготовленную щепотку грязи, поплевал на неё и торжественно мазнул по макушке кошевого.

— От тебе, батько, помазанье, чтоб не забывал ты свого рода казацкого да не зазнавался перед молодечеством, — раздельно произнёс Дид.

Атаман сразу преобразился.

— За ласку да за велику честь от щирого казацкого сердца спасибо славному низовому товариству!

Гнида прыгнул на спину Шкоде и заголосил:

— Будь, пан, здоровый да гладкий! Дай тебе Боже лебединый вик и журавлиный крик!

Стройным хором повторила рада за Гнидой положенное пожелание и расступилась.

К кошевому гордо двигалось шествие.

С низким поклоном принял Загубыколесо клейноды [114] Клейноды — бунчук, булава, печать с гербом. , знамя и литавры, передал их писарю, а сам, высоко подняв булаву и серебряный позолоченный шар, унизанный бирюзой, изумрудами и яхонтами, направился неторопливо к куреню.

Покончив с выборами, рада шумно бросилась к длинному ряду столов, расставленных на улице.

Дрожащими руками Сторчаус схватил кринку с горилкой и страстно прилип к ней губами.

Полилось рекою вино. Перепачканный в соломахе и рыбьей ухе, Харцыз придвинул к себе целую горку кринок и мисок. С волчьим рычанием заталкивал он в рот говядину, дичь, вареники, галушки, мамалыгу, локшину, коржи и всё, что попадалось под руку.

До поздней ночи не стихали песни и пьяный гомон.

Когда опустели столы, Сторчаус, Василий, Шкода и Рогозяный Дид, выводя ногами восьмёрки, поплелись в обнимку в шинок.

— Стоп! — загородил Сторчаус собой дверь. И, пощупав любовно висок, заложил люльку за пояс. — А ну-ка, чи мой лоб не сильнее ли той вражьей двери?

И вышиб ударом лба дверь.

Выводков, точно вспомнив о чём-то, оттолкнулся от стены и, тщетно пытаясь выплюнуть забившиеся в рот усы, пошёл от товарищей.

Шкода вцепился в его епанчу.

— Так вон оно какое твоё побратимство?!

Указательный палец Василия беспомощно скользил по губам. Зубы крепко прикусили усы и не выпускали их.

— Тьфу! — сплюнул он и, понатужившись, разжал рот. — Пусти!

— Так вон оно — побратимство!

— Ей-Богу, пусти! Опостылело пить задаром. Соромно в очи глазеть шинкарю.

Рогозяный Дид облапил розмысла и ткнулся слюнящимися губами в его щёку.

— Не на то казак пьёт, что есть, а на то, что будет.

И сквозь счастливый смех:

— Годи нам ганчыркой [115] Ганчырка — тряпка. валяться! Будем мы за батькой Загубыколесом гулять в поле широком да кровью татарскою траву поить!

Шкода толкнул Василия в открытую дверь.

Харцыз спал с лица и, к великому удивлению товарищей, не притрагивался к горилке.

По ночам он будил Василия и горько жаловался:

— Так то ж, братику, хоть в Днипро с головой… Так никакой мочи не стало терпеть… Чую, что ежели ещё малость дней не пойдём в похода- ей-Богу, обхарцызю начисто самого атамана!

Выводков дружески напоминал:

— Аль запамятовал, что харцызов в Запорожье смертью лютой изводят?

— Так на то ж и я плачусь. А как хочешь, только, ей-Богу, не выдержу!

И сквозь пощёлкивающие от страха зубы:

— Понадумали ж люди в лянцюгах [116] Лянцюги — оковы. морить воров-молодцов!

Ещё несколько дней крепился Харцыз. Всё, что было у розмысла, он давно уже перетащил в свой угол и умолял товарища позволить ему заложить краденое у шинкаря.

— Буй ты, Харцыз! Как есть, буй неразумный! Притащишь в шинок — тут тебе и конец.

Потеряв последнюю каплю терпения, Харцыз пополз позднею ночью в курень и стащил у Сторчауса червонные, с золотыми подковами чёботы. Его сердце наполнилось чувством неизбывного счастья: он был твёрдо уверен, что кража удалась на славу — ещё два-три шага, и тёмная ночь укроет его и спасёт. Щёки, приникшие к добыче, полыхали горячим румянцем.

— Коханые мои… чеботочки мои!.. — шептал он, захлёбываясь и хмелея.

— Ну-ну! Блукаете, полунощники! — выругался сквозь сон Сторчаус.

От неожиданности Харцыз разжал руки. Чёботы грохнули на пол.

— Ратуйте! — разорвалось над самым ухом. — Ратуйте!

Слвно выброшенная волною на берег рыба, забился пойманный в могучих объятиях.

— Душегуба поймал! Ратуйте, добрые люди!

Три дня продержали Харцыза на площади прикованным к позорному столбу. Рой комаров облепил его голое тело сплошным серым саваном.

У столба, на столе, стояло ведёрко с горилкой.

Полные негодующего презрения, подходили к преступнику запорожцы.

— Пей, скурвый сын! — И тыкали краем ведёрка в мертвенно сжатые губы. — Пей!

Василий пошёл к атаману.

— Наречённого братства для помилуйте того Харцыза!

Загубыколесо ничего не ответил, только омерзительно сплюнул и указал глазами на дверь, а Рогозяный Дид и Сторчаус, когда услышали просьбу, заботливо очертили Выводкова большим кругом и принялись торопливо завораживать его от смерти:

И затопали исступлённо ногами.

— Геть! Геть от нашего Василька да, до бисовой матери, к тому Харцызу.

Свесив голову, Василий ушёл далеко на луг, чтобы не слышать воплей товарища.