Аль Беркем - Мародер 2

– Да.

– Ты зря ничего не оставил для эйе, когда убил тех, на озере. Ты видел эйе?

– Да. Они летали подо льдом и скрипели. Надо было дать им?

– Конечно. Зачем тебе человеческое тех, кого ты убил? Тебе нужна сила, а человеческого тебе хватает и своего.

Какое-то время белемле посидели молча, слушая текущую сквозь мир Реку.

– Я неправильно делаю? Ну, что ухожу?

– Хэ, малай… - тихо засмеялся старик, - иногда ты настоящий тупица. Ты же знаешь - ничего такого, что не принесено Рекой, попросту нет. Правильно, неправильно - что значат эти слова? Так хотят Земля и Тенри, этого достаточно.

– Да… Яхья-бабай, я на самом деле что-то… Но ведь я должен?

– Кому?

– Тебе. Тому же Ульфату, который давал мне еду и дрова.

– Это твое желание - быть должным или нет. Но один долг у тебя есть, только не такой, как ты думаешь.

– Какой?

– Сегодня я совсем уйду на ту сторону. Когда вернешься…

– А я вернусь? - удивленно перебил старика Ахмет.

– Конечно, малай. Ты не сможешь теперь без этого озера.

– Почему?

– Начало твоего Следа здесь. Здесь сердце, из которого ты берешь силу. Или ты думаешь, что сможешь делать такие штуки везде? Хе-хе, нет, малай, не сейчас. И не завтра. Ночью Озеро дало тебе силу, а ты только указал ей, чего тебе хочется.

Земля ушла у Ахмета из-под ног. Внезапно все его намерения показались детским капризом, а сам он - жалкой марионеткой, болтающейся на холодном ветру. Но услужливо вспыхнувшая ненависть помогла, не дала провалиться в слабость, похожую на жидкую грязь:…Похуй. Пусть меня завалит первая же хозяйка, но я зубами утащу ее за собой, и этого мне будет достаточно. И пока будем лететь вниз, я сгрызу ее полностью, и упаду в нижний мир один. А может, и двоих успею. Это будет более, чем достаточно…

– Ничего. Обойдусь человеческим.

– Это твое дело. Я говорю тебе - когда вернешься, раскопай могилу и возьми вот это. - старик вытащил из-за пазухи сверток и стал развязывать тонкую полоску коры.

Из ветхой тряпочки на кровавом свету печи блеснула толстая пластинка потемневшего металла, украшенная хаотически разбросанными выпуклыми голубыми камешками.

– Это и есть Ысцэ? Дом духов?

– Да. Здесь живут мои эйе. Точнее, наши эйе - насколько они могут быть чьими-то.

– У нас девять эйе? - подсчитал бирюзовые капли Ахмет.

– Это зависит от того, как ты будешь жить. Багучы, жившие очень давно, могли наполнить войском эйе долину большой реки. Некоторые из нашего Следа так помогали Чынгысу - в его войске на сотню живых иногда приходилась тысяча мертвых…

Ахмет сидел, пораженный - об этой стороне Знания он и не догадывался, хотя старик как-то упоминал, что След, которому они с Ахметом принадлежат, начался в самом Тенри-Лля, когда духи ходили по Земле вместе с людьми, и Знание было всеобщим.

– Яхья-бабай, я раскопаю тебя и возьму дом духов. И что?

– Как "что"? - удивился старик. - Откуда я могу знать? Сам Тенри не знает, что принесет Река. Для человека лучше жить спокойно, как пытался жить я - кормил эйе, помогал женщинам рожать, убирал за людьми, когда им вздумается сглазить друг друга; а войну оставил тем, у кого есть на нее время. Но ты хочешь другого - и это твое дело; делай, что хочешь. На самом деле нет никакой разницы, все очень просто: Реке безразлично, вылечил ты человека или убил. Важно лишь как ты это сделал, с сердцем или нет.

– То есть, я сам все узнаю. - задумчиво сказал Ахмет. - так, Яхья-бабай? Может, тогда будет лучше остаться, и нормально тебя похоронить?

– Не слушай меня, глупого старика - никто знает, что принесет Река завтра.

Поступай по сердцу, только оно все знает точно. Может, время таких как я прошло, и новые багучы станут воевать, как раньше. Хочет твое сердце взять жизнь врага - иди и возьми, я сильно тебя не задержу. Выходи сразу, как зароешь могилу. Пойдем.

Сын Ульфата, поставленный отцом проследить за чужим белемле доложил отцу, что оба не таких вышли из землянки и пошли что-то закапывать на мысу: чужой нес лопату, а дед Яхья шел налегке. Пройти за ними на мыс не удалось, потому что они все время… тут пацаненок начал путаться в показаниях, не умея выразить испытанные им необычные ощущения, но отец помог ему:

– Они не смотрели на тебя, но как будто знали, что ты идешь следом?

– Да, отец, точно. Когда эти дошли до мыса, они как будто сказали мне, чтоб я дальше за ними не шел.

– И ты ушел?

– Нет, я же мужчина. Я сделал вид, что убежал, а сам спрятался в броске камня от их землянки, и видел, как вернулся чужой. Он поставил лопату у дверей и остался в доме, а я побежал к тебе.

– Он заметил тебя?

– Да, он знал, что я там сижу, но ничего не сказал.

Жестом отпустив сына, Ульфат замер в нехорошей задумчивости. Как поступить в обозначившейся ситуации, что делать со столь явной силой, смирно сидящей в землянке старика Яхьи. Пока сидящей - логично опасался Ульфат, нагруженный ответственностью за своих людей. А ну как ему вздумается… что именно вздумается, придумать не получалось; однако курбаши, как прирожденный правитель, справедливо рассудил - ну его на хуй. Именно так власть людей относится к непонятному - от непонятного одни заморочки, и нет ничего превыше заведенного не нами порядка; и это правильно, если вдуматься. Принеся огромную пользу, чужак приоткрыл все же слишком пугающую сторону своей природы, и выстрел в спину стал отныне лишь вопросом времени. Однако опасения курбаши были напрасны, предмета его тревоги уже не было в поселке - не взяв с собой ничего, кроме ружья и двух патронов, чужак ушел на запад. Посланный Ульфатом по следу чужака охотник вернулся быстро, слишком быстро: след обрывался за первой же высоткой, скрывшей путника от поселка.

Переходя в Тридцатку, Ахмет не смог удержать перед глазами образ своего Дома, и его выкинуло в довольно неожиданном месте - на самую макушку здоровенной кирпичной кучи посреди разрушенных бомбардировкой кварталов. Замерев с ружьем наизготовку, он долго не мог определиться по месту - на небе не просматривалось даже намека на солнце. Куча обильно заросла, сквозь кусты и сухой бурьян виднеется почти незнакомый пейзаж - понятно, что Тридцатка, центр, но вот где именно… Впрочем, тронувшись наобум, тут же определился - сто двадцать четвертая школа…Была с математическим уклоном, нынче - с кирпично-рябиновым… - подметил Ахмет, удивившись сам себе: оказывается, склонность к черному юмору не стерлась низкоуровневым форматированием; где-то лежала, ждала…Так, а че это вообще со мной? - Ахмет остановился, прервашись посреди установившегося было широкого шага. Человеческое, еще утром казавшееся бесконечно далеким, оставленным на случайной станции три пересадки назад, снова исподволь обступило, обволокло, впиталось; даже фиолетово-белое пламя ненависти, еще недавно турбиной шипевшее в сердце, стало каким-то темным, красным и трескучим, словно жирная сковорода на костре…Костер бы надо. Так, где у нас и высоко, и тихо? А в больничном городке. - решил Ахмет. - Заодно и поглядим, че у нас тут с населением… …Во-семь тысяч двес-сти верст пу-сто-ты, Анамстобой все-рав-но негде ноче-евать… - словно закольцованная лента в голове. - Изродил все-таки мантру, буддист хуев…