Надежда Попова - Natura bestiarum.

— Он — убит. Так как вы?

— Он был жив, когда я втащил его сюда, — возразил тот упрямо. — Он должен быть жив.

— Ему крышка, — повторил Ван Аллен, выговаривая каждое слово четко и громко, словно обращаясь к престарелому соседу. — Это — труп, ясно? Я спрашиваю… черт, просто дай себя осмотреть.

— Я цел, — возразил рыцарь, оттолкнув его руку, — это не моя кровь.

— О, Господи! — прорвался с вершины лестницы полный ужаса голос трактирщика, потонувший в оглушающем визге Марии Дишер.

— Не подходить! — не глядя, воспретил Курт, поморщась, когда голос ана верхней площадке стали многочисленней и громче.

— Боже мой, он убит! — ахнула Амалия, и помощник шагнул ей наперерез, преградив рукой проход к лестнице.

— Уходите, — попросил он настоятельно. — И не пускайте сюда ребенка, ни к чему ему это видеть; уходите. Все! — повысил голос Бруно, заглушив причитания и стоны вокруг. — Уходите в свои комнаты. Заприте двери и сидите там, пока вам не позволят выйти.

— Каждый, кто хочет кончить так же, — кивнул на тело крестьянина Курт, когда никто не двинулся с места, — может ослушаться этого указания.

— Где мой арбалет? — спросил охотник настороженно. — Вы брали его с собой, когда выходили?

— Он убит? — шепотом крикнул трактирщик; Курт развернулся, сделав к лестнице два шага, и столпившиеся наверху зрители отпрянули, когда им открылась полная картина, прежде загражденная его спиной.

— Где мой арбалет? — повторил Ван Аллен; его снова никто не услышал.

— Этот человек убит, — подтвердил Курт жестко. — Если до сего мгновения кто-то не верил в наличие за этой дверью твари, способной порвать вас на части, заживо пережевывая ваши кишки — любые сомнения, я полагаю, должны развеяться. Он убит — потому что вышел за эту дверь. Потому что ослушался моего указания . Повторяю вопрос: в свете этого — есть еще желающие не подчиниться моим распоряжениям?

— Где. Мой. Арбалет.

— Расходитесь, — коротко выговорил Курт, и притихшее собрание, миг промешкав, медленно втянулось в темный коридор.

— Где мой арбалет! — уже на пределе шипения повторил охотник, и фон Зайденберг, так же не глядя нащупав скамью позади, уселся, облокотившись о стол.

— Я его выронил, — отозвался он не сразу. — Когда зверь напал…

— Ты… ты просрал мой арбалет?!

— Тварь размером с быка! — огрызнулся тот. — Посмотрел бы я на тебя на моем месте!

— Не помешало бы! — рявкнул Ван Аллен зло. — Не помешало бы тебе посмотреть — и поучиться! Я на твоем месте держался за оружие крепче, чем за собственную жизнь!

— Я потерял нечто более ценное, чем арбалет, я потерял именно жизнь!

— Да десять таких недоумков, как он, не стоят одного такого оружия, особенно сейчас! Ты профукал единственное, чем мы могли ему хотя бы угрожать! И, раз уж на то пошло — да, господин рыцарь бродячего образа! Да! Ты бездарнейше, позорнейше угробил человека!

— Я знаю! — выкрикнул фон Зайденберг ожесточенно, и Курт воспрещающе вскинул руку:

— Довольно, Ян. Довольно, — кивнул он, когда охотник возмущенно развернулся к нему. — Да, ты прав, мы остались без основного, быть может, подспорья — без арбалета твои железные стрелы остаются лишь вялым подобием ножа. Но найти его в таких сугробах невозможно, посему — не стоит и понапрасну сотрясать воздух.

— Он…

— Я знаю, — оборвал Курт. — Но криком ты делу не поможешь… Господин фон Зайденберг, вы успели сделать хотя бы один выстрел?

— Нет. Он напал слишком внезапно. Я… я побоялся попасть в него, — обессиленно качнул головой тот в сторону мертвого тела. — Я все пытался прицелиться, но потом просто взялся за меч…

— Бросив арбалет, — уточнил Ван Аллен желчно, и рыцарь тяжело повел плечами:

— Я не помню. Просто не помню. Помню, что меч оказался в руке… но не помню, как. Он напал и на меня, когда я… Нет, — нервно передернулся фон Зайденберг. — Он не нападал. Он… словно отмахнулся от меня, так, знаете, лениво, как я сам — от мухи над тарелкой. Просто махнул лапой, и я оказался в сугробе.

— И как же вы смогли отнять у него добычу?

— Сам не знаю. Кажется, я успел его порезать… или, точнее, он сам порезался о мой меч, когда сбил меня с ног. Но я не уверен. Быть может, тварь просто бросила его, как ваших лошадей…

— Как сумели добраться до двери?

— Чудом, — не задумываясь, уверенно ответил фон Зайденберг. — Иначе я этого не объясню. Только чудом.

— Или вы его все-таки задели, причем болезненно либо же попав по сухожилию или артерии… Вы сами — точно целы? Учтите, что сейчас нельзя сказать «просто царапина» и отмахнуться — даже небольшая ранка, нанесенная когтем или клыком этой твари, может привести к смерти.

— Я цел, — понуро повторил рыцарь, поддев пальцем две ровные параллельные прорехи на груди. — Он вскользь… кольчуга спасла.

— Так что же вы оба делали снаружи? Если я верно помню ваши слова, вы намеревались, пусть не соглашаясь со мной, действовать в соответствии с моими идеями. Уж не покидать пределов трактира — действие самое простое. Что заставило вас поступить иначе?

— Сейчас шестой час утра, — не поднимая глаз, ответил фон Зайденберг. — В деревне уже все пробуждаются в это время; он проснулся тоже. Привычка…

— Мне казалось, наш хозяин должен был обеспечить каждого всем необходимым для того, чтобы не приходилось разгуливать по двору.

— Поймите сами, майстер инквизитор — он человек в летах, человек деревенского воспитания, там не принято это делать в доме — в деревне только малые дети и увечные да старики не в своем уме пользуют поганое ведро. Для него это было равносильно…

— … смерти, — подсказал охотник услужливо. — Из-за того, что не захотел нагадить там, где спит, он уснул там, где гадил — вот только разбудить его теперь сможет даже не всякий некромант. Занятно будет посмотреть на физиономию его благоверной, когда ей скажут, что ее супруг окочурился над отхожей дырой.

— У него нет жены, — возразил рыцарь тускло. — Умерла семь лет назад. И сын умер этой осенью. Остались только сноха и внучка — он ездил в город на ее именины…

— Идите в постель, господин фон Зайденберг, — посоветовал Курт, и тот тяжело выдохнул, закрыв глаза и встряхнув головой. — Вам надо привести в порядок мысли и нервы.

— Вы не скажете «я же говорил»? — вяло уточнил фон Зайденберг. — Не обвините меня в бахвальстве? Не скажете, что я своей самонадеянностью погубил человека?

— Вы не тащили его, упирающегося, во двор. Он вышел сам. Сам сглупил. Сам виноват. А обвинять вас в том, что вы не смогли противостоять тому, с кем опыта противостояний прежде не случалось — это бессмысленно… Идите в постель, господин фон Зайденберг. Сидя здесь, вы не сделаете лучше никому.