Надежда Попова - Natura bestiarum.

— Но факт констатируется вполне определенный, и притом отличный от фактов, имеющих место в прочее время.

— В прочее время… — вздохнул тот устало, усевшись поудобнее. — Если это вервольф неопытный еще, молодой, со своей сущностью не объединившийся — в эту ночь он подступает к такому объединению ближе всего. Могут быть примечены даже признаки разумности; ну, ты понимаешь — все варьируется, в зависимости от того, насколько особь зрелая. Если совсем молокосос — перемен почти никаких, в эту ночь он такая же тупая зверюга, как и в любую другую из пред- или послеполнолунных. У уже взрослого тоже не заметно особой разницы; да что там — ее просто нет. Такая же непозволительно разумная зверюга, как и в иные ночи. Это если иметь в виду таких, как наш приятель — кто оборачивается в волка. Если говорить о тех, кто попадается чаще, о двуногих тварях со страховидными мордами невнятного генуса, то они в эту ночь попросту чуть менее бешеные. У этих почти никогда не случается совместить два естества; они смутно помнят, что делали в ином облике, и плохо себя контролируют. Примерно то же относится и к полноценным волкам в возрасте не зрелом, но уже и не юном. Доходчиво, или нужны дальнейшие растолкования?

— Стало быть, — подытожил Курт, — если ты прав, и наш сосед есть особь уже взрослая, если он и без того отлично осознавал, что делает и для чего, в эту ночь ничего не изменится — разве что он, быть может, будет лучше владеть своим волчьим телом, ибо достигнет пика единения с волчьей сутью. Так?

— Тебе трактаты надо писать. Эк завернул — «пик единения»…

— Если же мы имели бы дело с молодняком, то никакой особенной разницы в поведении замечено не было бы.

— Да, но, к сожалению, это явно не наш случай.

— Уверен?

— Вспомни, как он вел себя в конюшне. Он знал, что на шум выбежит хоть кто-нибудь, и затаился там, ибо рассчитывал на этого кого-нибудь напуститься. Он караулит нас здесь — не уходит днем, подумав «а что я тут делаю?»; он дожидается ночи, оборачивается и нападает. Эта тварь знает, что делает.

— Все эти сведения — личный опыт? Или наработки ваших теоретиков?

— Опасаешься за достоверность? — усмехнулся тот. — Расслабься. Не то и не другое. Это выводы старых охотников — на мой взгляд, такой источник куда как надежней всего прочего. Знаешь, тобою столь любимые древние книжки дело, конечно, хорошее, но я больше полагаюсь на рассказы тех, кто видел, слышал и делал что-то год назад или десять, когда — из первых рук. Мало ли, кто и что там написал, двести лет назад.

— Или рассказал о себе после третьей бутылки, — возразил Курт. — Особенно молодому поколению, глядящему снизу вверх на бывалого героя-истребителя.

— У нас не принято, — ревниво отозвался Ван Аллен. — Можно травить байки о том, что после убиения твари тебе отдались все девки местной деревни, но о самих тварях — не врут. От этого жизнь зависит. Именно так, а не из древних рукописей, мы узнаём, что, просто пережив укус стрига, стригом не станешь, выжив после нападения вервольфа, не обратишься им, а некоторых призраков нельзя увидеть, если смотреть на них.

— А как же? — приподнял брови Курт; тот наставительно кивнул:

— Во-от. В твоих умных книжках, небось, таким мелочам внимания не уделяют, зато это можно услышать от какого-нибудь дядюшки Ханса, который вчера как раз возвратился из заброшенного дома. Ты хотел дележа опытом? Пожалста. Кое-кто из призраков, если смотреть на него прямо, тут же становится невидим — его можно разглядеть лишь боковым зрением, там, на грани видимости. Само собою, из-за этого сложно работать, и тут есть свои маленькие хитрости, которыми, уж извиняйте, не поделишься — нарабатываются только долгой практикой.

— Ну, как становятся призраками, я приблизительно представляю, — спустя мгновение задумчивости произнес Курт неспешно. — О том, что укус стрига не делает человека таким же, знаю на собственном опыте…

— Фу, — с сострадательным омерзением заметил охотник.

— Да уж, — покривился он. — Не то слово… Процесс обращения стрига мне известен. Также по опыту, накопленному зондергруппой, и свидетельским показаниям знаю о том, что рана, нанесенная ликантропом, может убить, но не обратить… Не знаю одного: как становятся оборотнями?

— Ты всерьез? — не пытаясь скрыть снисходительной усмешки, переспросил Ван Аллен. — Ваши мудрецы не знают такой простой вещи?

— Даю минуту на то, чтобы насладиться собственным превосходством, — дозволил Курт. — После чего еще минуту можешь посвятить воспоминаниям о том, что я тебе уже говорил о таимых вами сведениях, наряду с несущественными — жизненно важных.

— Да ладно, — примирительно отмахнулся охотник. — В самом деле — откуда вам знать, вам от роду чуть больше тридцати лет, а вашей зондергруппе, насколько мне известно, и вовсе не больше десятка… Ну, с вервольфами все куда проще и — сложней, чем со стригами. Те могут обратить… ну, или попытаться обратить кого угодно; в худшем случае ничего не получится, и подопытный двинет концы…

— В худшем случае, — возразил он, — из подопытного выйдет упырь. Видел, быть может — такие облезлые, смердящие и тупые.

— Да?.. а я полагал их другой разновидностью. Видишь, и вам известно что-то, что не известно нам… А вервольфы — эти размножаются исключительно старым дедовским способом.

— Не понял, — нахмурился Курт, и тот вздохнул с показной усталостью:

— Вервольфами, Молот Ведьм, не становятся — ими рождаются. Только так, и никак иначе.

— Eia [35] Ого (вот как; смело; ух ты и пр.) (лат.). , — ровно заметил он.

— Ну, всё, конечно, не совсем так просто, но… Или — нет, все просто, но для меня это несложно настолько, что я даже не знаю, с чего лучше начать и как рассказать. Вот, к примеру, как рассказать о том, что такое «я»? да никак.

— «Я», — проговорил Курт скучающим тоном, — употребляется как обозначение человеком собственной сознаваемой сущности, самого себя в окружающем мире как личности и как обозначение субъекта в философии.

— Ты всё вот это сейчас кому говорил? — болезненно поморщился Ван Аллен и снова вздохнул. — Ну, хорошо, попытаюсь изложить обозначение этой их сущности по порядку, только, надеюсь, чуть понятней… Такая, стало быть, у меня будет лекция. Сначала об исключениях из нашего правила. Есть и те, кто оборотнем не родился, кто — стал, но к этому приходят через увлечения всяческими колдовскими штуками. Нарочно. Такие и оборачиваются не в чудищ с руками или вот в таких, как наш знакомец, древних тварей, а в настоящего волка; ну, только крупней, может быть. А может и не быть. Вот как раз с этими ребятами все сложно. Лично я их выделил для себя в особый класс малефиков и к собственно вервольфам не отношу. Я таких пока не встречал, да даже и из старых охотников есть только те, кто о них слышал; о том, как они получают такую способность, есть уйма наукоподобных слухов и народных преданий, но за правдивость хоть одного из них тебе не поручится никто.