Дарья Конoненко - Ответ большевику Дыбенко

Из кузницы вышел перемазанный сажей по уши и довольный Крысюк. Вот и хорошо, может, он и не будет расспрашивать. Ах ты черт! Рукой машет, ходи сюда, дело есть. Лось обреченно взглянул в почти летнее небо и поплелся за товарищем, к нему на квартиру. Пулеметчик устроился хорошо, жена под боком, наварила борщу, на кровати постель чистая, в хате прибрано, и на стене картинка висит – казак трех немцев сразу пикой проткнул, подписано «Подвиг урядника Митрия Горохова».

– Зачем звал? – прогрессор упорно смотрел на картинку.

– Откуда ты взялся? – Крысюк говорил тихо.

– Тебе ведь не моя родословная интересна? Гнат, там, откуда я взялся, эта война, твоя война, уже давно закончилась, лет девяносто назад. У нас время идет быстрее.

Крысюк отодрал со стены картинку, перевернул, выудил из кармана химический карандаш. Лось вздохнул, плюнул на карандаш, нацарапал короткое предложение на белой стороне литографии.

– Значит так, – Крысюк, сопя, прочитал написанное, изодрал литографию в лапшу, – ты потому до нас и хотел?

– Да, – прогрессор глядел на свои босые ноги, – теперь что? В контрразведку сдашь? Или здесь пристрелишь? Если здесь, так я хоть черкеску сниму, хорошая одежда, жалко пулями дырявить.

– Тьху! Ты ще заплачь! Живи себе да максима пантруй, студент. Якраз починили.

Лось икнул. Он ожидал пули в затылок или медленной, мучительной смерти.

– Ты мне лучше скажи, хто такой Котовский и чего он лысый?

– Лысый – он так стригся, а это был такой красный командир, там, откуда я взялся, его махновцы в блин раскатали, чудом выжил. Он под Одессой воевал, а до войны там грабил.

– Не, я про такого не знаю. Впервые слышу.

– Ага, – Лось вошел во вкус, – а теперь ты мне скажи, чего мы бьем большевиков, хотя они могли бы быть нам союзниками? Как–никак, белые – это общий враг.

– А шо они тюрьмы – оставили, продотряды – придумали, и про диктатуру пролетариата говорят? Люди свободные должны быть, без диктатуры. Батько ж тоже не дурной, поняв, як до них ездил, так насмотрелся, як они хозяйствуют. Совнарком в чай по три куска цукру пхает, а люди на улицах за селедку гнилую дерутся, в пирожках мясо сладкое, человеческое. Не за это против царя с царенышами боролись! – в карих глазах Крысюка пылал веселый огонь фанатика.

– Меня агитировать не надо.

– То й добре, – Крысюк потянулся, – иди себе, делом займись.

Прогрессор выскочил за дверь.

Село мирно нежилось на солнышке, в зарослях на огороде мелькал серый кошачий хвост, Илько тащил куда–то ведро воды. Чья–то свинья переворачивалась с боку на бок в луже, жмуря маленькие глазки. Мимо лужи прошагала Лизавета, с истошно квохчущей курицей в руках. Только кони у коновязи оседланные, только Ярошенко на крыльце примостился, самокрутку курит да шашку точит, брусок по лезвию шуршит. Прогрессор машинально втянул голову в плечи. Вот кто–то везучий, рубит направо и налево, а кому–то вечно достается вся грязная работа, прикрывать с флангов. Но в этом тоже есть своя прелесть – когда лава из жутких врагов вдруг распадается на перепуганных, несущихся прочь от неудачного боя, чудом уцелевших всадников – тогда ты король, тогда тебе виден весь мир, вся дикая степь, до туманных, почти выдуманных, очертаний города на горизонте. Лось прислонился к чужому тыну, зашарил в карманах. Необходимо было успокоиться, а потом – искать коней, искать кого–нибудь на должность ездового. Жаль Опанаса, у него к этому делу талант был, кони птицами летели. Кого бы взять? Тут ведь баланс нужен, и чтоб самим не попасть под обстрел, и чтобы коней за час не ухайдокать. Татарчук кажется идеальной кандидатурой, он даже животных любит, хозяйскую собаку, чудище на цепи ростом почти с теленка, за ухом чешет. Вот только захочет ли Татарчук из вольного всадника стать рядовым участником пулеметной команды, променять казацкое седло на место кучера? Вряд ли, у него амбиций – как у польского шляхтича. Тогда кто? Григоренко тоже вроде бы подходит, если от его звяканья кони не переполошатся. Но он тоже какими–то поганцами командует, еще не захочет. Василенко? Черт его знает? Человек он на первый взгляд не злой, но он из людей Черноярова, хоть эти отчаюги сейчас и без командира, но зачем лишний риск? О! Кайданов же тачанкой управлял, когда в село возвращались. Чем не ездовой? И коней поймал, и запряг, как положено. И он потом тех коней обихаживал, Лось к гужевому транспорту утром заглянул – в порядке, сытые, чистые, подковы не слетели.

Кайданов стоял у тына с макитрами, курил, стряхивал пепел себе под ноги и лениво поглядывал то вправо, то влево. Ну обычный человек, а что винницкого предводителя дворянства подорвал – так не он один такой, Ярошенко тоже портил дворянству жизнь, как только мог, налетал на экономии, убил не одного помещика, забирал все ценное и прятался в плавнях где–то возле Днестра. Только Кайданов за свои безобразия сидел где–то далеко, чуть ли не в Якутии, и ни капельки не раскаялся, даже научился жрать конину якутским методом – берешь кусок в зубы и отрезаешь именно от этого куска лишнее. Он, правда, такой фокус проделывал с куском сала, но все равно смотреть со стороны жутковато.

Прогрессор стал рядом, чихнул от на редкость вонючей самокрутки товарища.

– Шо надо?

– Ты ведь тачанкой управлял, и коней вычистил.

– Угу, – Кайданов скосил левый глаз на собеседника.

– А ездовым пойти к нам не хочешь? Треть трофеев, сапоги хорошие есть, тебе будут, у Крысюка подъем низкий, мне те сапоги малы, а тебе – как раз. Я ж молодняк на тонкую работу брать не хочу, тут править уметь надо, а не перед девицами красоваться.

Кайданов почесал шрам на запястье, кинул окурок на землю.

– Треть трофеев, говоришь. А с харчами как?

– От пуза, мы же не отделяемся, а у Шульги остаемся, так что голодными не останемся.

– Пулеметчик кто? Ты ж в сарай не попадешь при ясном дне.

– Крысюк, я у него вторым номером, заряжаю, чищу, воду в максим заливаю. Как раз сегодня починили.

– Крысюк? Это в шинели который?

– В шинели – Томашевский, Крысюк щербатый.

– Тогда согласен, – Кайданов плюнул на ладонь, протянул руку.

Лось вздохнул, сделал то же самое, хоть и негигиеничный это обычай.

Красивая ночь выдалась, тихая, ясная, теплая. На звезды смотреть – самое то. Воз оглоблями дорогу показывает куда надо. Студент еще говорил, что по–городскому Воз называется Большая Медведица. И чего только люди не выдумают. Если честно, то созвездие скорей на ковш похоже, а не на воз или медведя. Глина прибил на шее комара, почесал укус, глянул на спящих товарищей, пнул Устима под ребра, лег сам. Ушли, обошли заставу, погони вроде бы никакой не видно, за сутки уже бы и поймали десять раз. Поездом – оно бы удобнее было, там хоть на полку верхнюю залезть можно да выспаться в свое удовольствие. Только на станцию лезть – чистое самоубийство, золотопогонники охрану утроили, пассажиров обыскивают, даже какого–то агента от краснопузых поймали да прям на станционном фонаре повесили. Ничего, по ярам даже надежнее, кто всего лишь четырех человек искать будет? Свидетелей–то нет.