Попова Александровна - По делам их

— Не так, как я ожидала.

— Но другого ответа ты не получишь, — развел руками Курт. — А теперь, прошу тебя, давай не станем продолжать этот разговор, бесполезный и тяжелый, в первую очередь для тебя. Я буду задавать тебе вопросы, Маргарет, и прошу ответить на них. Ты ведь знаешь сама — для тебя же лучше, чтобы твои ответы были правдой; в последнее время я часто говорил это, но, наверное, никогда еще с такой искренностью. Это — понятно?

— Госпожа фон Шёнборн, — вмешался Ланц, когда ответа не последовало, — хочу также заметить, что уже сегодня в вашем доме в Кельне и в вашем замке будет проведен обыск. Вы ведь знаете, искать мы умеем. И все, что будет обнаружено, лишь усугубит существующее положение, если вы будете отнекиваться и впредь. Прошу вас, подумайте — ведь то, что вы сделали, не столь страшно, чтобы так упираться. Вам не грозит смерть, не угрожает изгнание, тюрьма или нечто в этом роде, и ваше молчание…

— Вот как? — с внезапным бессильным ожесточением оборвала Маргарет. — А как бы вы себя чувствовали, майстер инквизитор, если бы вам грозила «всего лишь» моя участь? Я не могу запереться лет на пять в монастырь на покаяние, и я не десятилетняя торговка, чтобы позволить себе роскошь быть прилюдно высеченной!

— По-твоему, скрыто, в нашем подвале — лучше? — столь же жестко уточнил Курт, и она вскинула голову, зло улыбнувшись.

— Тебя это возбуждает?

— Брось, Маргарет, — покривился он устало. — Я понимаю, чего ты добиваешься, уводя разговор в сторону. Вскоре весть о твоем аресте дойдет до герцога, и ты надеешься на то, что свою единственную племянницу он не бросит Инквизиции на растерзание. Князь-епископ — вторая твоя надежда; с такой родней, убеждена ты, тебе надо лишь ждать; и ты ждешь. Тянешь время. Пытаешься вывести нас из себя, чтобы на тебя махнули рукой и увели в камеру, а время между тем будет идти. Ты понимаешь, что более жесткие методы к тебе применить нельзя; но, Маргарет — пока нельзя. И твои слова сейчас, сказанные в сердцах, лишь все более убеждают в том, что ты виновна, а говорить не желаешь лишь из страха перед наказанием.

— Я не стану отвечать, — тихо сказала она — вдруг решительно и твердо, словно минуту назад не было готовых вырваться слез в этих глазах, будто голос этот только что не дрожал и не пресекался. — Я имею право требовать дополнительного расследования, и я требую. Я имею право привлечь свидетелей для своей защиты; требую призвать как свидетеля герцога Рудольфа фон Аусхазена. А до тех пор я не произнесу ни слова.

— Вот как, — качнул головой Курт, переглянувшись с Ланцем. — Ну, что же, пусть так. Право ты действительно имеешь, однако же — осознаешь ли ты, что все это, и молчание (тебя предупреждали об этом при аресте), и все сказанное сейчас, все это — будет отягчать приговор, когда твоя виновность будет доказана?

— «Когда» будет доказана? — переспросила Маргарет с дрожащей усмешкой, и он увидел, что слезы все же есть — глубоко, потаенно, в самой глубине глаз, похожих на луговые озера. — И ты говорил о своей непредвзятости?.. Всё, господа дознаватели, это — мои последние слова. Более вы от меня ничего не услышите.

— Вы делаете себе лишь хуже, — предупредил Ланц наставительно; она не ответила, отвернувшись, и тот вздохнул, поднимаясь и идя к двери: — Ну, что же. Видит Бог, мы пытались.

Когда Маргарет фон Шёнборн, все такую же молчаливую, прямую, словно трость, вывели в коридор, Курт медленно сполз со стола, обессиленно опустившись на табурет, где она сидела только что, а Ланц, разразившись очередным тяжким вздохом, подытожил:

— Ну, вот и поговорили… Чувствую себя полным идиотом, — добавил он тихо, потирая глаза пальцами. — А девчонка быстро освоилась.

— Может, — предположил Курт неуверенно, — я избрал неверную тактику? Может, не стоило всего этого говорить, и надо было продолжать просто давить на нее?

— Нет, абориген, не в том дело. Она просто слишком много знает; помнишь, я говорил о том, как нам придется туго, если в наши руки попадет чересчур осведомленный обвиняемый?.. Так что — ты был прав. Точнее, это она права: ее дело сейчас — просто тянуть время. А требование вызвать как свидетеля ее дядюшку — и вовсе удар ниже пояса, душевный удар, с каблука… Господи, парень, — улыбка Ланца была нервной и фальшивой, — дернуло же твоего наставника заслать тебя к нам, а? Пока ты не казал в Кельн свою смазливую морду, у нас не было неприятностей с герцогским домом, а теперь — влипнуть в такое дерьмо! Нет, — оборвал он попытку ответить, — брось, не всерьез же я; просто иногда начинаю скучать по старым добрым временам, когда «влипли» говорили герцоги, попадая к нам на прием.

— Стало быть, — послышался голос Райзе, возникшего вдруг на пороге, — и у вас пусто?

— «И у нас»? — повторил Ланц. — Неужто и горничная молчит?

— Молчит, — кивнул тот, проходя внутрь, и аккуратно прикрыл за собою дверь, так медленно и спокойно, что Курт понял — дверью тот хотел хлопнуть сейчас с грохотом и руганью. — Причем в самом буквальном значении этого мерзостного слова.

— Id est [128] То есть (лат.). ?

— А вот то и есть, академист. Просто молчит — смотрит в стену и молчит. Ни слова. Ни звука. Тишина. Безмолвие. Silentium. Таких мне еще не попадалось; у нее даже ресница не дрогнула!

— У нашей дрожала, — кисло отозвался Ланц. — Но толку от этого чуть. Она навесит на нас своего дядюшку: вызвала его как свидетеля. Готовься.

— Обыск надо начинать немедленно, — тихо вклинился Курт. — Сию же минуту — идти в ее дом. А после — в замок. Может герцог выкрутить право собственности так, чтобы возбранить нам доступ в замок ее покойного мужа?

Ланц и Райзе переглянулись, столь же синхронно обернувшись потом к нему, и Дитрих поднялся, неуверенно пожимая плечами.

— Насколько я знаю — нет, прав на ее имущество у него нет никаких, юридически с покойным графом он никак не связан, и она совершенная владелица имения. Однако же — герцог… Как знать, что он может измыслить, связи у него немалые. Абориген прав, надо поторапливаться — обыскать и допросить прислугу поскорее, дабы после не биться в замковые ворота лбом.

— Я направил в замок людей, — успокоил его Райзе, — посему пока биться лбом придется фон Аусхазену, буде ему взбредет в голову нам воспрепятствовать. Челядь под надзором, всё, что можно — на замке. В кельнском доме остались только повар с помощниками и пара телохранителей, оба обезоружены и заперты, однако здесь ловить нечего — наемники, не более; чуть умнее моего левого сапога. Хорошо хоть, этого хилого разума хватает на то, чтобы не выдрючиваться, сидеть тихо и отвечать четко, хоть и не всегда вразумительно…

— Густав, — оборвал его Курт, и тот закивал:

— Да, обыск, верно; надо поспешить. Нам бы управиться в пару дней, пока герцог не вмешался и не испортил нам все; к тому же, нашу малышку в городе любят, как бы не начались серьезные неприятности вроде нездоровых слухов. Предлагаю привлечь к делу старика — пусть разомнет свою дряхлую задницу в кои то веки, может, узрит что-то своим oculo experto [129] опытным глазом (лат.). .