Владимир Поселягин - Я — истребитель

— Ясно. Действительно такое может быть, — после некоторых размышлений согласился майор.

— У нас на аэродроме еще «Хеншели» были и «Юнкерсы», — слегка хвастливо приврал я, надо же держать марку.

— Ну, это понятно для чего дивизия же истребительная. Но все равно не помню я полковника Суворова, — сказал Тонин.

— Фамилия моего отца не Суворов, — ответил я лениво.

— Так, подожди-ка но ты же сам говорил что… Хотя, действительно не говорил, — вспомнив, признался майор.

— Тогда кто у тебя отец?

— Полковник, — чуть улыбнувшись, ответил я. Отвечать я не хотел категорически.

— Я помню что полковник. Фамилия какая?

— Не, не скажу. Он и так наверняка всех на уши поднял, так что не хочу чтобы меня в летную школу отправили, попаду в какой-нибудь полк, и пристроюсь там. Покажу себя.

— А Суворов?

— Девичья фамилия бабушки.

На дальнейшие вопросы я стал отвечать односложно и после некоторых попыток разговорить меня, даже рявкнув в приказном порядке ничего он не добился, и так хватит ему информации для размышления.

Еще через полчаса, когда мы отдыхали, прибежали разведчики-спасатели, таща на прицепе летчика.

— Немцы! Цепью идут. Лес прочесывают, — запалено дыша, выкрикнул Иванов.

— Немедленно уходим, — крикнул майор, и обратился к летчику, который никак не мог отдышаться:

— Сто шестнадцатый ИАП?

— Да… товарищ… майор, — в три приема выдохнул лейтенант.

— Понятно. Это вы неподалеку от нас стояли. Я хорошо знаю вашего командира майора Пугачева.

— Я помню вас товарищ майор, вы неделю назад к нам на У-2 прилетали.

— Вот и хорошо что помнишь. Давай в конец строя. Всем внимание. Собираем все силы, и бегом, бегом бежим на восток. Вперед, — скомандовал майор и возглавил нас, пустив вперед сперва разведку.

— Привет, я Сева Суворов, — поздоровался я с летехой.

— Лейтенант Курмышев, — слегка холодно представился он. Видимо никак не мог понять, почему я не представляюсь как положено.

Остальные летчики быстро просветили его на счет меня, не забыв упомянуть мои едкие комментарии в его адрес, в воздушном бою.

С лейтенантом мы быстро нашли общий язык, и дальнейший наш бег шел под жаркие споры, как надо, и как не надо было действовать. Немного позже я рассказал ему что стало со старшим лейтенантом Соломиным из его полка, что вызвало у него шок.

— Я ведь тоже в том бою был, мы тогда семерых потерли. Эдик, он вторым звеном командовал, в третей эскадрилье, — со вздохом сказал лейтенант.

И через три часа под самый вечер мы вышли к небольшому польскому хутору, стоящему в глубине белорусского леса. Поселения нам встречались довольно часто, но мы обходили их, а вот одиночный хуторок заинтересовал майора, и он выслал разведку. Наши животы уже пели голодные рулады, так что мы встретили этот приказ с полным одобрением.

— И все-таки, почему ты думаешь, что я смог бы сбить хотя бы один из мессершмитов, если бы вел бой на горизонталях? — опять запел привычную песню Курмышев.

— Все чисто товарищ майор. Немцев нет, — отрапортовался боец.

Тонин осмотрел в бинокль хутор, и спросил:

— А хозяева?

— Семеро их там. Старик с женой, трое сыновей, молодка и пасынок, — ответил боец.

— Поляки? — влез я в разговор.

— Вроде да. Я точно не слышал, но вреде по-польски говорили, — кивнул мне парень.

— Поляки! — сказал я таким тоном, как будто это грязное ругательство.

Мои рассказы слышали все, так что некоторые кивнули понимающе. Однако Тонин посмотрев на меня, приказал:

— Идем на хутор, может припасами разживемся. Иванов, возьми несколько бойцов, осмотри, что твориться с той стороны хутора. Остальные за мной!

Благодаря тому, что майор отправил в хутор пару бойцов, которые успели познакомится с хозяевами, нас встречали с «хлебом и солью». Вернее без, но все равно с приятными улыбками и радостными глазами. Мне показалось все это каким-то накладным, нарочитым, но ничего не сказал. Да и что я мог сказать, глядя как хозяева уже расставляют столы в великолепном яблочном саду, где вечерний воздух просто создавал мирок покоя и уюта.

Глядя, как дородная хозяйка с приятной улыбкой расстилает скатерти, а девушка уже носит яства в глиняных блюдах, я только морщился. Не нравилось мне тут. Заметив мою мину, майор молча показал кулак, выражая свое отношение к моему поведению. В отличии от остальных, которые кроме пары часовых уже стали садиться за столы, куда хозяин водрузил большую бутыль с самогоном где плавал перец, я положив у одной из яблонь где лежал старшина Середа, свой вещмешок, поправил кобуру и спросил у хозяев:

— Где у вас тут удобства?

Старик, посмотрев на меня, сказал одному из своих сыновей, тому что по старше:

— Марек, проводи товарища командира.

— Не надо! — твердо отказался я.

— Просто покажите куда идти. Я сам найду.

Чуть замешкавшись, Марек указал на один из шести сараев, и пояснил с легким акцентом:

— За постройкой, там, есть.

Широко шагая к сараю, я спиной чувствовал на себе взгляды поляков, и мне все это нравилось все меньше и меньше.

«Может они на самом деле нормальные? И мне все кажется? Или все-таки вещун не подводит? А если еда «заряжена»? А?» — так размышляя я нашел будку для размышлений и спокойно воспользовался ей. Застегнув ремень, я провел по поясу, убирая складки за спину и было двинулся обратно, как что-то привлекло мое внимание.

На земле лежала красноармейская звездочка. Давно лежала ее уже успели вмять в землю, и она не привлекала к себе внимание, и только я случайно поймал зайчик, отразившийся от одного из лучей, заметил ее.

Выковыряв звездочку из земли, я почистил ее и внимательно осмотрел.

«Не соврал вещун что-то тут есть!» — подумал я. Расстегнув кобуру достал ТТ и передернув затвор, стал осматривать сараи.

«Повезло» мне на последнем, крайнем сарае. Открыв подпертую вилами дверь, я вошел в полутемное помещение. Сперва я не понял что там увидел, мелькали солнечные зайчики что я поймал когда подходил к сараю, проморгавшись, я всмотрелся в темноту слегка привыкшими глазами. Увиденное, заставило меня отшатнуться назад и издать горлом неопределенный всхлипывающий звук.

Там были наши. Там ВИСЕЛИ наши. Они были прибиты к стенам сарая. Глядя на обрубки рук и ног, которые были прижжены каленым железом чтобы не истечь кровью, я перевел взгляд на ванную полную отрубленными кистями рук и ног. Парни были живы, я видел как они смотрят на меня своими открытыми глазами. Закрыть они их не могли. Веки были срезаны.

Судя по голубым петлицам четверо из шести, были летчиками. Двое пехотинцы.

— Сейчас парни. Сейчас, — тихо бормотал я, рывком отрывая пуговицы открывая воротник. Мне просто не хватало воздуха. Парни молчали. Кляпы не позволяли им сказать что-нибудь, но глаза были красноречивее слов.