Владимир Поселягин - Я-истребитель

– Даже горячая есть,– сказал я выходя.

– Да?– удивился особист, и прошел в ванную.

Точно не помню, были ли в то время, то есть в теперешнее, комнаты с ваннами. Наш номер хоть и был двухместный, но ванную с туалетом имел. Генеральский что ли?

Меня это если честно, мало заботило, я хотел спать, поэтому почти сразу вырубился, как только моя щека коснулась белоснежной подушки. Меня не разбудил даже Никифоров, который вернувшись, стал устраиваться на своей кровати.

– Вставай, нам через час выходить,– толкнув меня в плечо, сказал особист, и что-то напевая отошел в сторону.

Быстро сев, я протерев глаза спросил сонным голосом:

– Сколько времени?

– Почти девять,– был ответ.

– Угу. Я ванную,– сказал я, и подхватив со спинки стула выданное полотенце, направился в туалетную комнату. После завтрака в ресторанчик на первом этаже, за нами пришли.

Раздавшийся стук в дверь, вырвал меня из полудремы. Пользуясь солдатской мудростью, я пытался урвать сон где только можно, и сколько можно.

С интересом читавший газет Никифоров поднял голову и посмотрел на меня.

Щелкнув курком, я пожал плечами, после чего с недоумением посмотрел на пистолет в своей руке. Хмыкнув, я убрал маузер из вида, прикрыв его полотенцем.

«– Надо же фронтовые рефлексы, и тут действуют!»– мысленно покачал я головой.

Положив на стол газету, Никифоров встал и подошел к двери, щелкнув замком, он приоткрыл дверь.

– Добрый день. Это номер лейтенанта Суворова? Я правильно попал?

– Правильно. Вы кто?

– Я из радиокомитета, буду сопровождать вас на Всесоюзное радио. Машина уже внизу.

– Хорошо, мы сейчас спустимся,– ответил Никифоров.

– Мы? Извините, но у меня приказ доставить Суворова, но на сколько я понимаю вы им не являетесь, не вижу сходства с газетными фотографиями…

– Я старший лейтенант Никифоров, сопровождающий лейтенанта Суворова. На лейтенанта уже было совершенно несколько покушений со стороны немцев, так что меня приставили к нему в качестве охраны,– достаточно емко ответил Никифоров, приглашая гостя войти.

– Да?– искренне удивился вошедший в комнату парень, лет двадцати пяти.

– Именно, так что я сопровождаю его везде.

– Ну ладно. Хорошо. Нам пора ехать,– повторил гость, с интересом разглядывая меня.

– Ах да. Меня зовут Леонид Филечкин,– опомнился он.

– Всеволод,– протянул я ему руку.

– Старший лейтенант Никифоров,– сухо кивнув, сказал особист. Сближаться с нашим сопровождающим он явно не собирался.

– Вы уже готовы? Тогда прошу за мной.

Мы спустились в фойе, оставив ключ, и вышли на улицу, где ездили редкие машины.

– Так мы что? В «Москве» ночевали?– не понял я, глядя на название гостиницы.

– Да, получился такой каламбур, вы проживали в двойной Москве. Прошу в машину,– указал Леонид на стоявшую у входа машину. Что была за марка, я затруднялся сказать, но явно не советского автопрома. Она была мне не знакома.

Я с интересом разглядывал родной город в военное время. На окнах, как в кинохрониках были белые полосы крест-накрест, но налюбоваться мне не дали, не успела машина тронуться с места, как довольно быстро остановилась.

– Приехали. Выходим,– сказал Леонид и первым покинул салон машины.

– Да ты шутишь?– спросил я. По моим прикидкам проехали мы меньше квартала.

– Нет. Вот здание Центрального телеграфа, именно тут вы и будете выступать с речью.

– А, ясно. Ну что идем?– спросил я.

– Идите за мной.

Здание было большим, и застекленным, не во всех окнах они были, в замену были натянута пленка. Я его помнил, не раз проезжал мимо на своем байке, сохранилось оно до наших времен, но сейчас оно было другим.

– Бомба упала,– пояснил Леонид, заметив, как мы разглядываем фасад здания.

Мы прошли внутрь, где я попал в руки редактора, и тут началось …

Почти три часа я заучивал речь, что была написана для меня. Некоторые места мне не нравились, я так и говорил Павлу Анатольевичу, ответственному редактору.

– Картонно больно. Не по-настоящему.

Некоторые моменты мы переписывали, другие вообще стирали, кое-что добавляли. Оказалось Павел Анатольевич был тут так же и цензором. Совмещал, так сказать.

То, что я буду выступать по радио, диктор сообщил еще вчера вечером, и подтвердили сегодня утром. И вот в два часа дня, мы с диктором Всесоюзного радио Эммануилом Михайловичем Тобиашем, начали нашу двух часовую программу. Когда я услышал сколько буду выступать, то впал в шок. Ну ладно десять минут, двадцать, ну тридцать в крайнем случае, но два часа!!! Что они от меня хотят?

Что хотят, я узнал когда прочитал свою речь, и пообщался с редактором. Кстати, когда он закончил, то встав с очень довольным видом, сказал:

– Меня не обманули, вы очень легкий в общении человек, мгновенно находите ответы на самые неожиданные вопросы. Это хорошо. Вам будет легко адаптироваться, и вы не будете теряться когда выйдете в прямой эфир. Теперь давайте еще раз, по вашим песням. Те, что вы предложили, мне понравились, но сами понимаете, все петь вы не сможете, только небольшие части.

– Это понятно, но почему все они разные? Тут и про войну и любовь, и про жизнь?

– Я хочу показать какой вы человек, а это более чем покажет какой вы писатель. Вы не думали о карьере певца?

– Думал, но не рано ли? Война все-таки?

– Для этого не рано .. Вы их уже зарегистрировали?

– Нет еще, как раз хотел, мне дали несколько дней отдыха, вот думал заняться.

– Я вам в этом помогу, но завтра. После эфира поговорим, хорошо?

– Спасибо.

– Ну что, все запомнили?

– Да, конечно, тут ничего сложного, мне фактически нужно оставаться самим собой.

– Хорошо, пойдемте, я познакомлю вас с нашим диктором Эммануилом Михайловичем.

Мы только успели познакомиться, как был дан сигнал, до эфира оставалось меньше пяти минут.

– Прошу в студию,– сказал редактор, и мы встав с дивана, на ходу общаясь направились в студию.

– Уффф. Однако сложная у вас работа,– сказал я снимая наушники и вешая их на крючок, рядом со столом. Был дан сигнал, что передача закончилась и можно вставать.

– К этому быстро привыкаешь. Я сперва тоже робел, тем, что меня слушают миллионы, но привык, и уже легче,– ответил Эммануил Михайлович.

– Это да … Как я выступил?

– Хорошо, но выбивался из речи постоянно. Кстати вон Павел Анатольевич идет, сейчас тебя песочить будет,– посочувствовал мне диктор.

– Ну да, он постоянно руками махал, знаки подавал что я своими словами говорю,– ответил я со вздохом, поворачиваясь к редактору.

– Думаешь ругать буду?– спросил он с доброй улыбкой.

– Думаю да,– ответил я осторожно.

– Правильно думаешь, а сперва ответь, что означает эти три десятка НЕИЗВЕСТНЫХ мне слов.