Игорь БЕЛЫЙ - Заговор Сатаны. ИСПОВЕДЬ КОНТРРАЗВЕДЧИКА

Посоветовавшись с Юсуповым и Ниязбековым, я решил полететь в Кейптаун через Европу. Связались с Г.К. Жуковым, я сказал свое мнение. И сказал, что мы поедем туда втроем через Англию. 15 марта 1963 г. мы вылетели в Лондон, где 16 марта «подхватили» Литовченко уже с билетами на Кейптаун, на 14.00 местного времени. Не помню, где-то мы делали короткую посадку, — то ли на дозаправку, то ли по неисправности, и тем не менее мы вечером в 19.20 были в Кейптауне, где нас ждали наши люди: Серов, Шурыгин и Швырков.

Новость была потрясающая от Шурыгина, он связался с «Борманом», который оказался всего-навсего двойником, однако польза была. Перепоив «особо крепким» напитком охрану, Шурыгин двойника от них увез и хорошо припрятал, в 50 км от Кейптауна, у местного населения. Это был большой успех, так как у Бормана осталось два двойника, а вместо третьего одна паника. После встречи с этим «Борманом», удостоверившись, что это двойник, который рад, что его вырвали из вечного плена, дал слово, что, как ему дадут другие документы, он уедет на родину в Данию. Нам же надобно срочно вылететь в Гватемалу и устроить засаду на Бормана. 23 марта, подняв по 100 грамм за то, что работа движется, мы с Литовченко и Карташовым вылетели через Бразилию в Гватемалу, 24 марта 1963 г.

В 17.00 мы были уже в Гватемале. Пару дней побродили по окрестностям, осмотрелись вокруг себя, проанализировали обстановку, нащупали цэрэушников там, где мы и предполагали взять Бормана. Однако, когда разобрались, что цэрэушники до чертиков пьяны, поняли, что Бормана здесь уже нет. Остались только его пьяные следы и, к несчастью, в таком же состоянии оставил он своего второго двойника Ганса Келлера. Сам же Борман ушел «невидимкой в Боливию».

Наша цель была взять Бормана, изъять у него янтарную комнату, то есть адрес ее местонахождения, и спросить с него за все фашистские деяния на оккупированных гитлеровцами территориях. ЦРУ же США охраняло только его награбленные капиталы, о которых хорошо были осведомлены Даллес, Эйзенхауэр и Трумэн. БНД ФРГ охраняло Бормана как «владельца национальных капиталов».

Охотились за Борманом и местные бандиты в целях ограбления, бандиты Гватемалы, Венесуэлы и даже Белиза, жертвой которых и стал второй двойник Бормана Ганс Келлер.

Мы представляли себе всю опасность Боливийского режима и его правителя диктатора Дювалье, мелочного, мстительного, жадного и кровавого. Но, как азартные игроки, кинулись за Борманом. Установили место его нахождения, осмотрели, ощупали весь особняк, в котором он разместился со своей трезвой компанией. Дело, казалось, осталось за малым, но черт меня дернул закурить в ночное время. Не успел я опомниться, как на меня набросились два здоровенных пса-волкодава. Они рвали мою одежду вместе с кожей и, если бы не подбежали два негра еще 5 минут, от меня бы ничего не осталось. Я лежал, утопая в своей крови, ничего и ни о чем не соображая, куда-то меня потащили, потом стали что-то со мной делать, и я услышал Бельз. Погрузили на какую-то двухколесную тележку и повезли, от потери крови и боли я потерял сознание.

Очнулся, не знаю где и через какое время, но в холодке и весь замотанный в какие-то листья. Слышу голос:

— Узнаешь?

Я внимательно всмотрелся, а это оказались Литовченко и Карташов.

— Знаешь, где мы находимся? В Перу, километров 40 осталось до Лимы. Но дальше тебя перемещать опасно, здесь недельки две придется полечиться, слишком много потеряно крови и много шрамов. Почти месяц прошел, а швы заживают плохо.

Я едва осилил спросить:

— Какое ныне число? — 21 апреля 1963 г., — ответил Литовченко. Считай, ты в третий раз родился и только благодаря друзьям Норту, Парвану и Самирову, вот они. Я смотрел на них, но плохо различал их лица.

— Скоро подъедут врачи, и здесь мы поживем некоторое время.

Я прошептал:

— Мне все равно. А где Борман?

— Борман остался в Боливии, но наши люди там тоже остались, появится возможность, они это дело доведут до конца. Сейчас выбрось этого фашиста из головы, тебе надо встать на ноги, ты почти в клочья весь изорван.

Я хотел попробовать привстать, но сразу, как в яму, провалился и пришел в себя только тогда, когда почувствовал лекарственный спиртовой запах.

— Давление почти нулевое, — говорит кто-то, — но крови вводить много нельзя. Она будет рвать швы, поэтому по 150 граммов за одно переливание.

Я в разговор не вмешивался, а лежал и слушал, мне тяжело даже веки было поднять.

— Его надо сейчас всего перебинтовать, как бы не началось заражение. Все присохло: и тряпье одежды, и листва, — все надобно отмочить. Аккуратно, поэтому давайте доедем, км 78, здесь фазенда, хозяин нам помогал неоднократно, поможет и в этот раз. Нужна теплая и чистая вода, предельная чистота, а здесь душно, а дунул ветер — вся грязь в ранах.

Я едва приоткрыл глаза и пробовал попросить пить, что-либо сказать я был не в состоянии, но ребята поняли и дали мне глотнуть какой-то вкусной жидкости, хотелось бы похолодней, но, оказывается, была такая высокая температура, что пить холодное категорически запрещено. Я согласился и проговорил: «Поедемте скорее в холодок», но «скорее» не получалось, слишком груз был не скоростной.

Наконец, мы были в уютном доме, в чистоте и свежести, не успели с меня снять «пленки», как появились два кубинских врача, и я оказался в надежных руках. Когда стали меня отмачивать, то оказалось не так уж и много было порывов, хотя они и были глубокими. Когда прочистили шрамы, промыли все раны, обработали их чем-то, перевязали и решили кровь переливать по 0,5 л через день. Лечение продолжалось интенсивно дней 7–8, и я уже не только поднялся, но начал потихоньку ходить! Давление приходило в норму, швы зарастали хорошо, и 12 мая 1963 г. мы через Бразилию, через Рио-де-Жанейро вылетели, с пересадкой в Англии, в Москву. 1де и приземлился я, возвратившись почти с того света, 14 мая 1963 г.

Разумеется, получил я хорошую взбучку и от Жукова, и от Хрущева. Но больше всего я боялся, что не зарастет верхняя губа и останутся две половинки. Однако через 20 дней уже сняли швы, и остался на виду совсем небольшой шовчик. Остальное под одеждой не видно.

Главное было то, что свой 31 год рождения я отмечал в кругу семьи, но внутренне я отходил от шока, перенесенного по собственной глупости, еще месяца два, порой «соскакивал» во сне.

Но, как говорится, время лечит, постепенно я об этом забывал. Молодой организм быстро покрывал все шрамы и выравнивал их. Возвращалась профессиональная уверенность и рассудительность, решительность и злость, в том числе на себя за собственную беспечность.

С мая по октябрь 1963 г. я никуда не уезжал дальше Ташкента, Алма-Аты и Чимкента, все данные со всего света я получал по телефону и по почте, а также при встречах с Г.К. Жуковым в Ташкенте и Алма-Ате.