Олег Таругин - Операция «Танк времени». Из компьютерной игры — на Великую Отечественную

Память аватара услужливо делилась с Кириллом событиями нескольких последних дней. Ночная разгрузка с платформ на небольшой станции, название которой в памяти не отложилось из-за безумной спешки. Запомнились лишь тонущие в сиреневых клубах выхлопов лучи фар, похожие на сужающиеся световые клинки, рокочущий лязг сцепок, яростный, кто кого переорет, мат-перемат танкистов и железнодорожных бригад, рев моторов да свистки паровозов. Неразбериха тогда была — просто жуть, ведь одновременно разгружалась и пехота, и артиллерия, и тыловые службы, и хрен-разбери-в-темноте-кто-там-еще.

И все торопились, орали, матерились и всеми силами старались не мешать друг другу, разумеется, внося в происходящее еще куда большую сумятицу. Затем — короткий марш в условиях полной светомаскировки, по счастью, обошедшийся без серьезных происшествий, и, уже на рассвете, когда апрельское утро робко высеребрило восточный край небосвода, рассредоточение в куцем лесочке, почти полностью порубанном в целях все той же маскировки. В итоге часам к семи утра опушка на протяжении нескольких километров приобрела весьма своеобразный вид: сиротливые стволы деревьев, лишившиеся крон на высоте в два человеческих роста — и исполинские рукотворные холмы из забросанных ветками танков. Полевые кухни, как ни странно, на сей раз не затерялись в хитросплетениях полевых дорог и прочем прифронтовом хаосе, и ближе к обеду им щедро выделили по порции гречневой каши с мясом. Из напитков предлагался чай без ограничений и скудный глоток спирта из нашедшейся у родного экипажа фляги.

Никакой задачи им пока не ставили, хотя на уровне солдатского радио все прекрасно знали, что буквально через несколько дней предстоит масштабная наступательная операция по освобождению Харькова от немецко-фашистских захватчиков. Учитывая виденное утром на станции, в это вполне верилось, тем более что составы с войсками разгружались не только здесь, но и по всей линии фронта, и Юго-Западного и Южного. Настроение среди личного состава Пятой гвардейской царило самое что ни на есть победное, в духе: «Вот ужо мы им вломим, как зимой под Москвой!»

Несколько дней прошли для лейтенанта Логова (в отличие от Кирилла, вовсе не имеющего никакого боевого опыта, поскольку под Харьков Анатолий попал прямо из танкового училища, тот самый «ускоренный выпуск») в блаженном почти что ничегонеделании, прерываемом лишь получением боеприпасов, техобслуживанием давно требующих замены, порядком изношенных танков взвода и занятиями с экипажами, касающимися не столько предстоящего наступления, сколько поддержки морального духа необстрелянных в основной своей массе бойцов. Единственным по-настоящему интересным оказалось краткое знакомство с ленд-лизовской техникой, впервые столь масштабно применяемой на Восточном фронте, английскими пехотными «Валентайнами» и «Матильдами» и штатовскими средними М2А1 и М3, пока еще не успевшими заслужить скорбного прозвища «братская могила на семерых». Как ни странно, союзнических танков оказалось довольно много, почти треть от общего числа, правда, в основном на южном направлении.

Наконец наступило двенадцатое мая, когда в половине восьмого утра, после часовой артподготовки и длившегося около двадцати минут авианалета на разведанные позиции и опорные пункты противника, северная ударная группировка, в состав которой входила и 5-я гвардейская бригада, начала наступление в общем направлении Ефремовка — Охочое.

Ширина фронта оказалась довольно значительной, в пятьдесят пять километров. Одновременно в атаку пошла и южная группировка, начав наступление в те же самые семь тридцать утра. Как нечасто бывало в начальный период войны, наступающие войска Юго-Западного фронта действовали при массированной поддержке авиации, взлетавшей с аэродромов в Крыму. Несмотря на успех первых дней наступления, атакующие советские войска столкнулись с упорным сопротивлением врага, большинство опорных пунктов которого, как выяснилось, не подавила ни артиллерия, ни авиационные налеты. И все же немецкая оборона была прорвана практически по всему фронту, и танки при поддержке пехоты углубились в нее на двадцать-тридцать километров. Но к исходу четырнадцатого мая северная группировка уже практически исчерпала возможности для дальнейшего наступления; ее ударные силы истощились при прорыве главной полосы обороны и сдерживании контратак противника. Не хватало боеприпасов и горючего, боевая техника в значительной мере требовала замены, да и авиаподдержка почти в полном составе была переброшена на южное направление. Южная ударная группировка в первые дни наступала не менее удачно, с ходу проломив немецкий фронт на 25–30 километров в глубину. Об успехе наступления говорили не только сотни пленных немцев, румын и венгров, но и достаточно значительное количество захваченной трофейной техники, танков и самоходок, часть из которых удалось использовать в бою. И все же темп наступления постепенно снижался. Да и впервые появившиеся на Восточном фронте новые фашистские «четверки» модификации F2 с длинноствольной пушкой в сорок три калибра оказались весьма неприятным сюрпризом, поскольку могли жечь наши Т-34 на дистанции, неподвластной родным «эф тридцать четвертым». Пятая гвардейская теряла машины и людей, но все еще продвигалась вперед вместе с приданными стрелковыми подразделениями.

А затем танк комвзвода Логова получил от укрывшейся в засаде «Штуги» болванку в борт. Спустя несколько секунд справедливость восторжествовала, и самоходка, напоровшись на снаряд подобравшегося с фланга танка, вздыбилась, разбрасывая сорванные взрывом бронелисты, но это уже ничем не могло помочь чадно дымящей командирской машине. Да и не помнил он этого, если уж честно. Последним отложившимся в памяти событием короткого боя оказалось выбивающее сознание оглушительное «блямс!» ударившей в броню болванки. А после — лишь навалившаяся душным межвременьем тьма…

Единственный выживший из экипажа, лейтенант Логов пришел в себя на руках хрупкой девушки-санинструктора, ухитрившейся под огнем оттащить его подальше от горящего танка, вокруг которого уже разлилось солярочное озерцо из пробитого бака, укрыв в крохотной ложбинке, слишком тесной для двоих людей…

Все эти кажущиеся долгими воспоминания промелькнули в голове пришедшего в себя Кирилла за считаные секунды ассоциации с памятью лейтенанта. Миг, и личности аватара больше не существовало, остался лишь он один, Кирилл Иванов, — но знающий и помнящий все то, что знал и помнил недавний выпускник училища автобронетанковых войск, свежеиспеченный лейтенант Анатолий Логов. Подобное уже бывало раньше; бывало, но как-то… ну, не так, что ли? И по-прежнему оставался без ответа вопрос «что происходит?». Почему он не вернулся домой? Неужели же Лена оказалась права, когда бросила в сердцах «…доиграешься ты, Киря, когда-нибудь, чует мое сердце — доиграешься. Так там навсегда и останешься…», и он и на самом деле остался здесь навсегда?! Не в игре, конечно, как предполагала девушка, а в самом настоящем прошлом? В немыслимо далеком, героическом, легендарном и одновременно чудовищно страшном прошлом?! И не навсегда, а до своего последнего боя, где погибнет уже не только аватар, но и он сам?! Погибнет, как гибли предки, единожды и навсегда?! Не только телом, но и сознанием, разумом, своим единственным и неповторимым «я»? Но как это возможно, каким образом?! И что с ним сейчас ТАМ, в тихом и уютном двадцать первом столетии, в сытом и тихо гниющем изнутри обществе всеобщего потребления, где о прошедшей войне помнят и знают разве что некоторые историки, бойцы поисковых отрядов да считаные ветераны, несмотря на все перипетии последних десятилетий, ухитрившиеся перевалить девяностолетний рубеж.