Дмитрий Хван - Знак Сокола

Дюньчэн с неясной тревогой, ноющей в груди, оглядывал заросли елового леса, что тянулись вдаль, покрывая зелёным ковром холмы и сопки. Где-то впереди уже блестела серебряной нитью река Хурха, на которой стояла Нингута. Он хотел достичь крепости до осенних дождей, иначе дороги превратятся в труднопроходимые топи, полные чавкающей в воде грязи.

Войско Дюньчэна едва прошло половину пути до Нингуты, как навстречу ему вышел небольшой отряд воинов. Усталые, но полные упрямой решительности, некоторые из них преодолели непростой путь, даже будучи ранеными. Дюньчэн приказал войску двигаться дальше, не снижая темпа.

– Лишнего времени для отдыха нет! Двигайтесь! – прокричал он своим офицерам.

А сам направил своего коня к бредущему навстречу подразделению. Шестеро охранников-ветеранов молча последовали за своим хозяином.

– Говорите! Вы из Нингуты? – повелел он упавшим на колени людям. – Почему с вами нет ни одного старшего?

– Господин! – начал самый смелый из них. – Нингуты больше нет!

– Что ты говоришь, негодяй? – похолодел Дюньчэн. – Немедленно объяснись!

– Господин, пять десятков дней тому назад к Нингуте подошли два корабля. Они пускали в небо чёрный дым, словно внутри их сидели духи-эньдури! – стал говорить, едва не плача, молодой воин с повязкой на голове. – Я был в карауле на стене крепости, когда увидел корабли.

– Да говори, что же было дальше! – воскликнул чалэ-чжангинь, соскочив с коня и схватив воина за шиворот.

– Они неспешно поднимались по реке, господин! А потом начали пускать по крепости заряды, которые разрывали стены на куски. Я едва остался жив, когда стена рухнула!

– В Нингуте разбиты стены?! – вскричал Дюнь-чэн. – Отвечай, трус!

– Нингуты нет, господин, – негромко повторил оскорблённый бранью знатного военачальника молодой маньчжур. – Крепость полностью разрушена, городок сожжён. Дьяволы с кораблей увели с собою лишь два десятка офицеров, остальные пленные были казнены.

– Что?! – выдохнул военный чиновник, взмахнув широкими рукавами своего одеяния.

– Мы построили несколько домов, господин, – говорил воин. – Сколько могли… У нас мало сил. А теперь идём в Мукден.

Дюньчэн удержался на ногах благодаря неимоверным усилиям воли. Тело его онемело от липкого страха, ноги ослабли. На лбу выступил холодный пот.

«Что с Эрдени, что с детьми? Мой почтенный отец!» – гулко пронеслось в его голове.

– Отвечай, что с моей семьёй, пёс, – едва слышно проговорил Дюньчэн, собравшись с силами. – Там была молодая женщина и двое детей, это моя семья.

Воин молчал, не открывали рта и остальные, поникшие духом беглецы из разрушенной крепости. Несколько мгновений начальник смотрел на них, лишь ноздри его шумно раздувались от учащённого гневного дыхания. Наконец он прокричал ругательство и взмахнул рукой. Мелькнул на солнце блеск металла и голова молодого маньчжура покатилась к ногам спешившихся воинов Дюньчэна. Сидевших на коленях маньчжуров из Нингуты забрызгало кровью казнённого.

– Что с моей семьёй?! – снова закричал военачальник. – Отвечайте! Не то перебью всех, как бешеных собак!

– Господин! – возопил один. – Нет нужды казнить верных вам воинов! Чужаки забрали ваших детей и вашу супругу на свой дьявольский корабль без вёсел и парусов.

После некоторой паузы другой добавил:

– Ваш почтенный отец погиб, защищая своих внуков, как и ваша мать, господи-и-ин!

Нелепо закрываясь руками, говоривший эти страшные для чалэ-чжангиня слова пригнулся и раскрыл рот в безмолвном крике. Сабля Дюньчэна холодом металла коснулась шеи несчастного. Воин, не выдержав напряжения, завалился на землю, а вскоре отполз от начальника, который так и остался стоять недвижимой статуей, закрыв глаза. Наконец военачальник, сбросив оцепенение, начал отдавать приказы. Первым делом он, после недолгого напутствия, отослал четвёрку воинов с посланием обратно в Мукден. После чего, нахлёстывая коня, Дюньчэн бросился вперёд, обгоняя одну повозку за другой.

Воины из нингутинской крепости, переглянувшись, молча поднялись с колен и, оттащив труп своего несчастливого товарища подальше от дороги, присоединились к войску, шедшему на север. В Мукдене теперь им делать было нечего.

Нингутинский чалэ-чжангинь прибыл на развалины крепости первым, едва не загнав своего любимого коня до смерти. Несчастное животное, хрипло дыша и тяжко раздувая бока, ещё долго отходило от суточной гонки лишь с парой часов отдыха на последнем отрезке пути. Пена слетала с его морды, и вскоре он повалился на землю, тонко заржав.

После начальника в Нингуту ворвались воины его стражи, с изумлением осматривая развалины и валяющиеся в нескольких десятков метров от них разбитые крепостные ворота. Внутри, казалось, бушевал некий яростный великан, вырывавший башни и ломавший стены. То и дело взгляд воинов останавливался на огромных зияющих ямах – какие же ядра оставили такие следы? Что за огромные пушки должны быть использованы врагом? Кто это мог сделать? Что могло полностью разрушить крепость в этих диких местах? – такие вопросы пульсировали в голове каждого маньчжура.

Спешившись, воины последовали за своим господином, держась, однако, на почтительном расстоянии. Маньчжуры, разбиравшие завалы крепости, смахнув выступавший на их лицах пот, глазами провожали одинокого знатного военачальника, что решительным шагом вышел на расчищенное место.

Дюньчэн подозвал одного из работавших людей:

– Где жила семья чалэ-чжангиня и что с ней стало?

Однако тот ничего не знал и позвал своего товарища. Вскоре общими усилиями они составили картину произошедшей здесь трагедии. После чего Дюньчэну стало нехорошо.

Дом, где жила его семья, сгорел дотла. Военачальник тяжело сел на обломок стены, что обрушилась на головешки некогда стоявшего под ней домика фудутуна. Обхватив голову руками, он принялся раскачиваться из стороны в сторону, повторяя проклятия. Нет, он проклинал не неведомых врагов, а себя, и только себя. Ведь это он согласился отправить семью в Нингуту вперёд себя, хотя мог оставить родных людей в Мукдене. Он послушал Эрдени, которая говорила, что они будут отвлекать его от руководства войском. Он согласился с отцом, что в крепости дети будут в полной безопасности, тем более что рядом лучшая сотня из халхасского гарнизона. И вот теперь злая судьба решила всё по-своему!

И долго ещё сидел так начальник, уставившись в землю, обагрённую кровью родных ему людей и сожжённую огнём врага. А когда, наконец, поднялся, лицо его было страшным от гнева. Он потребовал корабль, чтобы преследовать северных варваров. Но корабли были сожжены – все до единого. Остались лишь утлые рыбацкие лодки.