Дмитрий Хван - Хозяин Амура

— Полковник, не станешь же ты сидеть в Кореле долгие лета? Да и Сокол не станет же сию землицу под свою руку брать?

— Москва ведь отказалась от неё. Разве нет? — прищурился полковник, с интересом посматривая на молодого человека.

— Не Москва то сделала, а шайка боярская да пёс Морозов! — выпалил Даниил.

— Значит, твой человек в Москве — Никита Романов? — широко улыбнувшись, проговорил Андрей. — Вот только зачем надо Соколу трон предлагать? Это проверка такая?

Строганов тут же сел на стул и с кислой ухмылкой еле слышно сказал:

— Умён ты, да ведомы тебе дела московские… Никита Иванович, как есть, проверку учинить решил. Что Сокол ответит? — вперился он взглядом в ангарца, нетерпеливо барабаня пальцами по столу.

— Да не волнуйся ты, — усмехнулся Смирнов. — Откажется он. Не нужон ему московский трон — у нас дел на Востоке по самое горло. Одолевают!

Строганов просветлел лицом:

— Дай-то Бог! Коли так, Никита Иванович доволен вельми будет.

— Ну вот, а то злата предлагать собрался… — заулыбался и Лопахин.

— А то и стану! — воскликнул Даниил. — Ежели Корела к нам отойдёт, останешься на воеводстве? — Строганов уставился на полковника.

— Если Сокол позволит, — тут же нашёлся Андрей.

После этого Даниил доверительным тоном рассказал ангарцам о планах уральских олигархов. Как оказалось, Никита Романов изрядно опасался предлагаемого Строгановыми в союзники «подымающего голову восточного великого князя Сибири», который мало того что уже проник на Русь цепочкою факторий, да получив в Москве свой двор, мало того что активно участвует в дележе Эстляндии, посылая на шведскую войну своих солдат для помощи королю Кристиану Датскому, так он же с лёгкостью берёт шведские крепости в корельских землях и обосновывается там крепко. И ежели сейчас он не слушает приказов пса Морозова, да будет ли он слушать указы нового царя, коего Земский собор изберёт? И ведь бают, что-де знак Сокола на нём, знак Рурика.

— Да не охоч Сокол до трона московского! — отмахнулся от Строганова Смирнов.

— Никогда о том и слова не было сказано, — кивнул Лопахин.

— Что же, тогда Никита Иванович сам слова нужные найдёт, чтобы дела обчие завесть. Для прибытку вящего да для всех, — с торжеством в голосе сказал Даниил, снова встав с места.

Эстляндия, Феллин — Пернов.

Сентябрь 7154 (1645).

Стены и башни пограничного городка, основанного ещё рыцарями-меченосцами в тринадцатом веке, пребывали в плачевном состоянии. Проще сказать, их и не было вовсе — лишь только завалы битого камня, а кое-где сохранившиеся укрепления могли, при достаточном воображении, дать некую картину былой крепости. Три войны — Ливонская, польско-шведская и русско-польская начала века, пронёсшиеся по этой земле, немногое оставили после себя в целости. Замок Феллина, многажды переходивший из рук в руки — русские, польские или шведские, значительно пострадал, но всё же не настолько, что в нём было нельзя разместить гарнизон. Располагался тут и воевода князь Никита Самойлович Вельский, не желавший жить в городе. Три сотни драгун, находившиеся под командой капитана Оле Нильсена, датчанина на русской службе, расквартировались на зиму на окраине, где было много пустовавших домов. Вообще жителей в Феллине было очень мало, Никита Самойлович насчитывал их чуть менее тысячи.

— Да и чумные они какие-то… — говорил он Павлу Граулю, гостившему у него вместе с дюжиной новгородцев с Эзеля. — Волками смотрят, будто это я сей городишко до такой мерзости довёл!

— Не обращай внимания! — отвечал ангарец. — Ты вот стены бы поднял, было бы дело!

Однако о том активном приложении сил в восстановлении крепости и замка, как это было в Кореле, — а Вельский знал о том из писем воеводы Ефремова, регулярно доставляемых ему с берегов Вуоксы, — не могло быть и речи — из Москвы, от бояр, уже приходила одна отписка о недостатке средств на оное предприятие. Остальные челобитные Вельского оставались без ответа. В Пскове и Новгороде же поговаривали, что, дескать, Морозов ужё вёл разговоры со шведским послом о продаже части завоеваний Руси в Ливонии.

— Бают, он сызнова свея хочет привлечь на Русь, дабы власть свою ещё больше упрочить, а заодно чужим мечом крамолу известь!

— Какую крамолу? — удивился Грауль.

— Будто новгородцы и псковичи хотят отложиться от Москвы! — понизил голос князь Вельский.

Тут лжи не было — сепаратистские настроения бередили умы боярской верхушки Новгородчины. Казалось, в их ушах ещё звучал вечевой колокол, а совсем недавно именно они призывали в Новгород шведского королевича Карла-Филиппа. Еженедельные слухи о кончине несчастного Алексея Михайловича только подогревали эти настроения. Однако Вельский сообщил, что государь уже частенько вставал с постели и даже покидал покои.

— И главное, государь будто бы невесту себе избрал! — совсем уж шёпотом сообщил Никита. — Молва идёт, смотр невест уж был. Морозов торопится — ежели сейчас Алексей преставится, то его быстро от трона уберут.

— А кто невеста? — изумлённо проговорил Грауль.

— Милославская Марья, — коротко бросил князь. — Да токмо юный государь телом слаб. Изволит ли он свадьбу в сей момент учинять?

— Морозов может заставить его обручится с Марьей? — спросил Павел.

— Может, — уверенным тоном ответил Никита, серьёзно задумавшись.

В целом информация из Москвы была довольно противоречива, но факт заметного улучшения состояния царя был неоспорим. По словам князя, о том говорили знающие люди.

Павел Грауль, в чьём прошлом, ставшем настоящим, после скорой уже московской замятии в обход всех правил на трон усядется новая династия Вельских, с недавних пор постоянно находился при Никите Самойловиче. Сей, несомненно, достойный муж должен будет повторить судьбу не менее достойного полководца князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, чьи блестящие победы над поляками и снятие блокады Москвы в 1610 году вызвали в народе уважение к этому военачальнику. Дошло даже до предложения ему Прокопием Петровичем Ляпуновым, рязанским воеводой и главой первого русского ополчения, московского трона вместо никчёмного царя Шуйского. Возможно, именно это предложение и стало причиной отравления талантливого полководца на пиру по случаю крестин сына князя Ивана Михайловича Воротынского. Несомненно, в этом был замешан сам Василий Шуйский. Будущая смерть Никиты Вельского практически один в один повторяла судьбу Скопина-Шуйского — слава и почёт, заслуженные победами, предложение трона и скорая смерть на пиру. В Ангарске при изучении этой ситуации доводы Грауля о необходимости сохранения жизни Никите сочли убедительными, особенно при приведении известной аналогии. Второго отравителя на троне быть не должно, поэтому Павел старался сделать всё от него зависящее, дабы избежать гибели Вельского, уже показавшего своими победами имеющийся у него несомненный талант полководца.