Алексей Рюриков - КОНТИНЕНТАЛЬНЫЙ СОЮЗ

Обвинения в реакционности после процесса "Большого щита" Петэн отвергал вполне обоснованно, позиционируя себя как надпартийного, общенационального лидера. Именно такая позиция устраивала старого маршала больше всего. Не слишком разбирающийся в политических интригах, слишком значительный, чтобы мириться с второстепенной ролью, слишком самолюбивый, чтобы выслуживаться, он стремился к власти, сочетая в себе искреннюю уверенность в предначертанном судьбой величии Франции, чувство собственного превосходства и высокомерное презрение к другим. На склоне лет, события предоставили его талантам и его честолюбию возможность развернуться во всю ширь, и упускать этот случай он не собирался. Надо отметить, что госструктуры при этом работали достаточно стабильно, поскольку программа Патриотического фронта, которой руководствовалось правительство, была не только политической идеологией, но и методом действия, основанной на ясных принципах: величие Франции, центральная роль государства, преимущество интересов нации над идеологиями, необходимость позиции главы государства над партиями. Широкого противодействия все это не вызывало.

Во внешней политике Петэн к концу 1939 года стремился к укреплению Средиземноморского союза Франции, Италии, Югославии, Испании и вошедшей в альянс Чехословакии. Проблем хватало, итальянцы считали себя равноправными партнерами со своей позицией, Франко предпочитал не вмешивать отходящую после гражданской войны Испанию в сколь-нибудь серьезные конфликты, Чехословакия, окруженная со всех сторон немецким блоком, не могла оказать существенной помощи, а в Югославии продолжались межнациональные распри, сглаженные политикой нового правительства, но не разрешенные окончательно. Против кажущейся монолитной прогерманской коалиции, состоящей из выросшего за последние годы III Рейха, Румынии, Венгрии, Болгарии и остатков Польши, ныне называемых Протекторат Мазовия, французский союз выглядел достаточно скромно. Поэтому особую роль стали играть отношения с СССР.

В сентябре 1939 года, выступая в парламенте, Петэн заявил, что необходимость во франко-русском союзе становится очевидной при каждом новом повороте истории, а договор с Россией важнейший этап создания системы международной безопасности. Президент Франции стремился к доминированию в Европе, а для этого ему требовался союз с Москвой.

Еще десять лет назад Франция и являлась европейским гегемоном, и возврат утраченных позиций на новой, более прочной основе, представлялся в нынешней ситуации первоочередным. В этой континентальной системе места для "островных соседей" не оставалось, и отношения с Лондоном ухудшались с каждым днем. В Париже выдвигали идею единой Европы от Атлантического океана, до Тихого. В отличие от гитлеровского проекта Рейха и вассальных государств, французский проект мыслился как "Континент отечеств", в котором каждая страна сохраняла политическую самостоятельность и национальную самобытность, при расширенном экономическом и военном сотрудничестве. И ведущей роли Франции, конечно.

К 1939 году ранее превалировавший принцип пассивности национальной обороны

сменился жестким и неуступчивым подходом, предполагавшим наступательные действия. Однако реформа армии под эту доктрину завершена не была, и хотя национальный престиж Франции в результате ее недавних успехов слегка восстановился, чувство неуверенности в петэновском окружении не исчезло. Окончание прошлой войны не обеспечило мира, и по мере того как Германия восстанавливала свои силы, она возвращалась к своим прежним притязаниям. Подкрепить позиции, а еще лучше - найти союзника готового воевать за Францию и вместо французов оставалось заветным желанием официального Парижа. Поиск приводил только в Москву.

Ответ Жданова на французские предложения о дальнейшем сближении не замедлился. Советский Союз хотел иметь надежного партнера в европейских делах в критический момент, и на приеме в Кремле Жданов предложил тост за Францию, желая, чтобы она была "великой и могучей, потому что России нужен великий и могучий союзник".

Правительство Франции, вышедшее из правого Патриотического фронта, не скрывало неприязни к теории и практике коммунизма, но ждановский СССР там рассматривали как наследника Российской империи, "переболевшего" революцией. Аналогия СССР и империи Наполеона, начиная с 1937 года стала традиционной, а бывший союзник по первой мировой войне считалось, и это не являлось секретом, восточным фронтом против Гитлера. Несмотря на то, что коммунистические лозунги в советской пропаганде не исчезли, и Коминтерн продолжал функционировать, идеи "постепенного сближения двух систем" приобрели статус политического курса. Французская компартия, ориентированная на Москву считалась "советским лобби", но не преследовалась. Объяснение было предельно простым, и Петэн изложил его вполне четко: "…как исторические соображения, так и потребности настоящего момента и интересы будущего, диктуют Франции настоятельную необходимость поддерживать и развивать нормальные связи с Советским Союзом". Иными словами, противостоять Германии без СССР, даже с учетом Средиземноморского блока, Париж не хотел.

Впрочем, в СССР к идее нормализации отношений с капиталистическим миром относились благосклонно. 8 октября, в первом выступлении в роли официального главы государства - председателя Президиума Верховного Совета, Жданов подтвердил приверженность осуществляемой уже два года политике: "Интернационал был создан при Марксе в ожидании близкой международной революции. Коминтерн был создан при Ленине также в критический период. Теперь же, на первый план выступают национальные задачи для каждой страны… Не следует держаться за то, что было вчера. Народам первой в мире страны Советов, следует строго учитывать создавшиеся новые условия".

Посыл за рубежом восприняли доброжелательно, причем как во французском, так и в немецком блоке, идеология национальных интересов превалировала в обоих союзах. Другую часть речи, посвященную военным вопросам, в Париже сочли подтверждением антинемецкой направленности, а в Рейхе - указанием на желание расширения СССР:

"Возросшая политическая, экономическая и военная мощь Советского Союза позволяет нам осуществлять активную внешнюю политику, решительно ликвидируя очаги войны у своих границ, расширяя свои территории… Мы стали сильнее, можем ставить более энергичные задачи по защите мира…"

Но четкого выбора Москва все же не сделала.

К концу 1939 года ситуация в мире вообще отличалась неопределенностью. События 1937-39 годов перекроили карту Европы, кардинально изменили конфигурации союзов и блоков. При этом новые, складывающиеся или сложившиеся коалиции отличались от считавшихся традиционными и устойчивыми настолько, что ориентироваться стало сложно даже ключевым игрокам. Четкого разграничения на враждебные и дружественные силы не произошло, более того, казавшиеся еще два года назад непримиримыми страны становились союзниками, а союзники - противниками. Усугубляла сумятицу еще и смена идеологий и режимов (или то, что казалось такой сменой) в ряде стран. А отчетливое ожидание войны и уже год как непрекращающаяся, лишь прерываемая иной раз открытыми войнами и захватами напряженность отношений, обострили проблему выбора любых внешнеполитических шагов до предела. Тем более с появлением новых центров притяжения.