Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 2. Третий джокер

Харвуд прочёл телеграмму, один раз быстро, потом ещё раз – чуть ли не по буквам.

Эванс, уже не маскируя своего истинного положения, неизвестно отчего изменив собственную точку зрения, приказывал (!) Хиллгарту огня по самолётам ни в коем случае не открывать и следовать строго на норд, доведя ход до полного. На маневры «Гренвилла» внимания не обращать.

Кэптэн хмыкнул, не то чтобы весело, но удовлетворённо. Враг (в данный момент – собственный адмирал) посрамлён, остальное – незначащие подробности. Как написано в одной умной книге: «Все мы умрём. В худшем случае – умрём немножко раньше». Верная мысль, особенно для тех, кто плавает по морям, да ещё и на военных кораблях.

Сейчас его вдохновляла собственная правота, то есть грамотное тактическое мышление, и унижение адмирала, который – Харвуд готов был поклясться всеми силами ада – кинется к нему с просьбой принять на себя командование.

Он протянул бланк адмиралу и тут же понял, что все его планы и надежды пошли прахом. Секундой раньше, чем Хиллгарт начал читать телеграмму, боевой сигнал дошёл до места, сигнальщики прочли его слишком быстро (в другое бы время так!) и почти тут же разом ударили четырёхдюймовые, сорока– и двадцатимиллиметровые зенитные автоматы с «Блейка» и «Лайона». Старший артиллерист «Тайгера», стоя спиной к командиру, не увидел его искажённого лица и отчаянного взмаха руки. Слова ещё не успели вырваться из глотки кэптэна, а лейтенант-коммандер вдавил до упора кнопку общего ревуна – «Залп!». От слитного грохота полусотни стволов у всех на мостике заложило уши. Крейсер окутался облаками зеленоватого дыма «бездымного пороха».

Только «Гренвилл» не стрелял, с его мостика почти истерично полетели серии зелёных ракет:

– «Дробь! Дробь!! Дробь!!!»

Харвуд понял, что это конец. Он не давал команды на открытие огня, а его старарт чересчур чётко отреагировал на приказ адмирала, не продублированный командиром.

– Эванс мне не начальник, – скомкал в руке бланк радиограммы Хиллгарт. – Он только «обеспечивающий»…

Терять адмиралу теперь уже было нечего. Его охватил боевой кураж и – к чёрту последствия. Он наконец-то, впервые в жизни ведёт настоящий бой! Возможно, первый морской бой первой войны двадцать первого века! Нельсон ведь тоже – поднёс подзорную трубу к выбитому глазу, «не увидел» запрещающего сигнала и прославился в веках.

Морские разведчики подобного развития событий не ждали, но, оказавшись в густом окружении желтоватых вспышек бризантных разрывов, взяли ручки на себя, иммельманами [92]вправо и влево с крутым набором высоты выходя из зоны поражения. Единственный зазевавшийся, попавший в перекрестье трасс целой батареи «Бофорсов» «КОР» начал разваливаться на части ещё в воздухе, крылья отдельно, фюзеляж отдельно рухнули в воду, с парашютом никто не выпрыгнул.

Вот и всё! Один русский сбит, но ещё шесть – целёхоньки! И под зенитки больше не полезут.

Адмиралу следовало бы бесноваться, швырять биноклем в палубу или стенку боевой рубки, проклинать зенитчиков, старшего артиллериста, Харвуда, Эванса, судьбу, наконец. А он стоял и тупо смотрел на поднятую с палубы, расправленную и издевательски вежливо вновь протянутую ему кэптэном радиограмму.

– Вы не дочитали до конца, сэр! – столько ненависти и яда в голосе подчинённого адмирал, пожалуй, не слышал никогда в жизни.

С «Гренвилла» передали, что их локаторы засекли на расстоянии в сорок миль восемь больших засветок, обозначающих крупные корабли, очень быстро перемещающиеся строем фронта, курсом как раз на них, и с двух сторон дугообразно загибающие фланги. «Загонщики» держат больше сорока узлов, основной отряд – минимум тридцать шесть.

– Вот нам и кранты пришли, сэр, – продолжил мысль Харвуд. – Это не «Krossing the «T» [93], это гораздо хуже. Пока мы не сбили русского, шансы были, теперь их нет. Из этих клещей мы не выскочим самым полным ходом. Судя по всему – фланги обеспечивают «Новики». Сорок четыре узла, шестьдесят торпедных аппаратов с дальностью до двадцати миль.

И над нами висят разведчики с полусуточным запасом хода. Мы не уйдём. Нас раздолбают даже русские эсминцы своими «стотридцатками» и торпедами, а строй фронта составляют «Аскольды», «Кронштадты» или большие «Рюрики». Минимум сорок восемь стволов в восемь дюймов и выше.

– Откуда они здесь? – неприлично сорвавшимся голосом вскрикнул адмирал. Вроде как если в квартиру любовницы вдруг завалился муж, только что находившийся в Иокогаме.

– А вот это, господин адмирал, я вам советую спросить у мистера Эванса, – с неприличной ухмылкой ответил Харвуд. Он тоже с трудом держал себя в руках. Ему тоже было страшно, но пока злорадство гасило это чувство. – Вы с ним командуете отрядом, я – всего лишь крейсером. То, что, стреляя внезапно и почти в упор из всех стволов, сбили всего один «союзный» самолёт из семи – вина моя и моих артиллеристов, нам и отвечать. А вот за то, что разведка прозевала выход в море, причём – в район секретного эксперимента, целой эскадры русских, за упущенный русский сухогруз, потерю катеров с морскими диверсантами «Его Величества», за приказ на открытие огня, наконец, расплачиваться буду уже не я!

Тяга к приключениям нередко способна завести очень далеко. Что в прямом, что в переносном смысле. Да и сами приключения можно понимать очень по-разному. Не зря у Даля это слово имеет много значений, многие из которых теперь звучат странно: случай. событие, прилучье, сталое дело, происшествие, нечаянное событие, быль, бывальщина, похождение. И далее: искатель приключений – праздный шатун от нечего делать. Приключенник – похожденник , испытавший много приключений, переворотов, похождений. Приключатель – виновник бед, несчастий.

– Вот, это точно про нас, – сказал Николай Карташов, показывая товарищу статью из словаря Даля, неизвестно какими путями попавшего на лоток букиниста, раскинувшего свои сокровища в тени дубов Риджент-парка. Издание было старое, 1898 года, но в довольно хорошем состоянии.

Юрий, пробежав глазами текст, по привычке библиофила взглянул на форзац. Экслибрис отсутствовал, зато изящным каллиграфическим почерком, ровно, будто в типографии печатали, выведено: «Милой Машеньке от дедушки Семёна Григорьевича в день поступления в гимназию. Учись нам на радость, Отечеству на пользу». Витиеватая подпись, дата – «2/VIII 1902 г. г. Тверь». Фиолетовые чернила выцвели совсем чуть-чуть.

– Ты посмотри, – сказал он, – какими ж это судьбами? Если эмигрировала Машенька году этак в семнадцатом, было ей уже лет не меньше двадцати пяти…

– Вряд ли, те эмигранты с собой библиотек не тащили, – возразил Николай. – Это, скорее, уже в мирные времена. Только непонятно, почему всего один том.