Евгений Белогорский - Труды Отечеству. Часть 1

- Ваши стихи очень хороши. Поверьте, уж я знаю в этом толк.

- Это Пушкин, господин Калиновский – с достоинством поправил собеседника Унгерн.

- Пушкин? Ах да, да. Конечно Пушкин, прекрасно помню, он подражал нашему великому поэту Мицкевичу – изрек журналист и, видя невозмутимое лицо барона, торопливо добавил – и английскому лорду Байрону!

- Он переводил на русский язык вирши вашего Мицкевича – холодно поправил поляка Унгерн – а в подражании кому-либо, гении не нуждаются. Я полностью согласен с Александром Сергеевичем, и не могу ничего прибавить или убавить в этих пророческих словах. Я счастлив, испытать это чувство наслаждения при встрече с опасностью, которую мне щедро предрекает наш уважаемый пророк. И если вы этого не поняли, господин журналист, то более я не намерен тратить время на объяснение.

«Господи, какой он азиат, несмотря на своё немецкое происхождение. Впрочем, меня об этом неоднократно предупреждали» - с грустью подумал Калиновский, но его дальнейшее размышление о бароне, прервал черный шаман, вытащивший новую баранью лопатку.

- Господин желает узнать свою судьбу? – с обыденным спокойствием спросил гадатель поляка, ввергнув его в сильное волнение своим тяжелым взглядом. После мрачного предсказания судьбы шаманом Унгерну, журналист сильно волновался; его руки заметно тряслись, а щеки предательски побледнели. Было видно, как внутри человека шла борьба противоположных чувств, но пауза недопустимо затягивалась и, боясь потерять лицо перед сидевшими в юрте людьми, поляк согласился.

Гадатель вновь бросил, кость в огонь и, выждав положенное время, извлек её для прочтения воли судьбы. Калиновский весь напрягся в ожидании худшего, однако монгольские духи в лице черного шамана были к нему более благосклонны. Вердикт гадателя, после изучения трещин, заключался в долгой и спокойной жизни, но без хорошего материального достатка.

Услышав эти слова, поляк облегченно вздохнул и поспешил спросить, от чего он умрёт, на что получил ошеломляющий ответ. Гадатель предсказал ему смерть от руки барона Унгерна, что совершенно не вязалось с предыдущим пророчеством. Он попытался потребовать у гадателя более подробных разъяснений свой судьбы, но в ответ шаман только ухмыльнулся и сказал, что он говорит только то, что видит, а толкование увиденного это не его ремесло.

- Теперь ваш черед господин капитан – раздраженно сказал журналист, получив столь необычное предсказание своей судьбы.

- А я не хочу, чтобы почтенный гадатель предсказал мне мою судьбу – спокойно произнес Покровский, смотря прямо в разведенный гадателем огонь.

- Как так не хотите? Вы что не верите ему? – удивился поляк.

- Очень даже может быть, что господин гадатель сможет заглянуть за черту обыденности и предсказать будущее, но я не хочу знать его.

- Не хотите!?

- Да, не хочу – коротко ответил Алексей Михайлович, не вдаваясь в подробности.

- Но почему?- продолжал напирать поляк – боитесь?

- Нет, не боюсь, господин журналист, а просто не хочу мучиться вопросом о правдивости сказанного предсказания. Видите ли, в чем дело, знать дату своей смерти, как и основные вехи своей жизни для любого человека крайне вредно и даже опасно.

От сказанных слов поляк с удивлением посмотрел на Покровского, однако удержался от восклицаний и терпеливо стал ждать продолжения.

- Узнав от предсказателя, что его ждет его впереди, любой человек, наверняка сразу потеряет всякий интерес к своей жизни, поскольку отныне ему будет всё известно и изменить что-либо он не сможет, при всём своём желании. Отныне все его действия будут носить определенный налёт обреченности, бороться с которой будет свыше человеческих сил. Неизвестность, это как острая приправа делающая любое блюдо гораздо вкуснее и изысканнее, в отличие от обычной пресной еды.

Что касается знания даты своей смерти, то в моём понимании это божье наказание или проклятие. Как только человек узнает время своей смерти, он становиться рабом этой даты. С ней он будет засыпать и просыпаться, и каждое утро будет не радовать его сознанием жизни, а только огорчать тем, что ещё на один день укоротился отпущенный ему судьбой срок. От этого весь смысл его жизни превратиться в пересчет дней, от которого если не сойдешь сума, то обязательно проклянешь свое любопытство. Поэтому я предпочитаю жить в неведении, теша себя мыслью, что лучший день моей жизни впереди.

Когда Покровский закончил говорить, в юрте повисла напряженная тишина. Каждый из присутствующих людей переваривал и осмыслял услышанные слова, с удивлением и интересом смотря на полковника.

- Да вы батенька философ – удивленно протянул Унгерн, прервав затянувшуюся паузу - не ожидал, право слово, не ожидал, таких рассуждений от простого пехотного капитана. Несомненно, с вами было бы приятно поговорить о смысле жизни и его расширенном толковании но, на это дорогой Алексей Михайлович, всегда нет время.

Всё это время черный гадатель с непроницаемым лицом слушал речи своих гостей, не выдавая ни мимикой, ни жестом своё отношение к словам полковника, но когда Унгерн замолчал, он извлек на свет божий третью баранью лопатку и спросил:

- Может батор всё же рискнёт сыграть с судьбой в кости, кто знает, что предскажет ему эта лопатка. Вдруг его ждет долгая жизнь, дом с полной чашей и сытость без забот. Разве ради этого не стоит рискнуть? – спросил монгол голосом опытного искусителя.

- Даже если лопатка предскажет мне всё, что ты перечислил, мне этого не нужно – спокойно ответил Покровский.

- Как ненужно, Иезус Мария! – удивленно воскликнул поляк – как ненужно? Что же тебе ещё надо? Может, ты хочешь воинской славы, всеобщих почестей и поклонения или власти над людьми? Скажи?

- Действительно, ради этого думаю, стоит потревожить госпожу судьбу – поддержал Калиновского монгол, любовно осматривая гладкую поверхность кости, на которой словно в зеркале, он собирался прочесть будущее несговорчивого человека.

- Нет, и этого мне не нужно.

- Тогда, что тебе нужно? – холодно молвил шаман, с явным раздражением в голосе, подобно рыбаку, у которого неожиданно, в самый последний момент, с крючка сорвалась рыба.

- Мне вполне хватает того, что послала судьба на данный момент.

- Да? – сварливо поинтересовался поляк, явно недовольный ответом Покровского.

- А может, вы хотели бы что-либо попросить у судьбы ещё? Что-нибудь такое, что не успел перечислить наш дорогой гадатель? Скажите, не стесняйтесь, ведь здесь все свои.

Покровский с сочувствием посмотрел на неуемного репортера, который страстно хотел обнаружить хоть какую червоточинку в философических ответах своего собеседника, и с достоинством произнес: