Василий Звягинцев - Не бойся друзей. Том 1. Викторианские забавы «Хантер-клуба»

И он на память процитировал:

— «Вы предложили нам дружбу и сотрудничество во всех аспектах цивилизации. Это предложение беспрецедентно в человеческой истории, как и беспрецедентен наш ответ на ваше предложение. Мы отвечаем вам отказом по всем пунктам предложенного вами договора, мы отказываемся выдвинуть какой бы то ни было контрдоговор, мы категорически настаиваем на прекращении каких бы то ни было контактов между нашими цивилизациями и между их отдельными представителями…» Похоже?

— Чего же дальше не продолжаете? — спросил Писатель. — Вот это: «Что же касается нашего закоренелого мистицизма, нашей застарелой надежды на добрых богов, добрых царей и добрых героев, надежды на вмешательство авторитетной личности, которая грядёт и снимет с нас все заботы и всю ответственность…»

— Да потому, что считаю это полной ерундой, — отмахнулся Фёст. — Авторы писали это в совершенно другое время и других условиях. С тех пор прошло почти полвека. Обстоятельства изменились кардинально. Если мы пойдём на союз с Империей, откроем границы — шок может случиться только у определённой страты — от сильно больших олигархов до нескольких миллионов «офисного планктона», тяжелее компьютерной мышки никогда ничего в руках не державших. Но это преодолимо. Лесоповал — великолепное средство против избыточного самоуважения. Как свидетельствуют многочисленные мемуары — у очень многих убеждённых коммунистов, «бойцов ленинской гвардии» мозги после «норильской десятки» гораздо реалистичнее начинали работать.

— Ну, это вы опять в крайности бросаетесь, — усмехнулся Писатель, снова взяв с фуршетного стола очередную рюмку и предложив остальным последовать его примеру. — Что вы по натуре экстремист, сразу и издалека видно. Только не вкладывайте в мои слова нынешнего негативно-юридического смысла. «Экстремум» — всего лишь крайность, и не более того. Это же я отношу к вашим инвективам насчёт лесоповала и тому подобного. Давайте лучше о другом.

О футуро- или каком-либо другом шоке. С вами такового ведь не произошло? Я, может быть, не совсем корректный пример приведу, но человек боится только неведомого. Как только оно перестаёт быть таковым, он успокаивается. Большинство наших сограждан панически боится «тюрьмы и сумы». Когда же такое случается — человек очень быстро восстанавливает душевное равновесие и начинает обживаться в предложенных обстоятельствах. Будете спорить?

— Ни в коем разе. — Фёст поднял руки ладонями вперёд. — Я ведь сам это же самое хотел сказать, только другими словами. И вам, пожалуй, если мы всё же придём к соглашению, предстоит нелёгкая задача убедить нашего Президента, что всё действительное — разумно.

— Это, скорее, по моей части, — выпив свою рюмку, сказал Философ.

— Да необязательно, — ответил Фёст.

И его тут же поддержал Секонд.

— Не сочтите за неуважение, — обратился он ко всем сразу, — но сегодня я убедился в том, что ваш Президент — довольно тяжёлый в общении человек. Несмотря на его старание произвести противоположное впечатление.

Друзья Президента почти одновременно отметили, что тембр голоса и манера выражаться у своего Петра и чужого Вадима удивительно, моментами до полной неразличимости похожи.

Отметили, но прежде дружно начали возражать, что это совершенно не так, и Президент, наоборот, удивительно толерантный, широко мыслящий, мягкий иногда до несовместимостью с должностью человек.

— Уж с Государем Императором — никакого сравнения, — сказал Контрразведчик. — С более жёстким человеком я и не встречался, пожалуй.

— Вы? — наигранно удивился Фёст. О том, с кем и как встречался его визави, он знал достаточно. И сумел показать это понятным им двоим (ну и Секонду с Ферзеном) образом. — Я военный человек, врач по образованию, агентурный разведчик по призванию, связной между нашими цивилизациями по должности, со всей откровенностью должен вам сказать: или вы стараетесь показаться проще, чем есть, или совсем не разбираетесь в людях. Вот господин Писатель, инженер, по дурацкому выражению тридцатых годов, человеческих душ, скорее всего, меня поддержит. Олег Константинович как раз куда более отвечает характеристике, данной вами Президенту. Да вы прямо отсюда посмотрите, не слыша слов, как они друг с другом общаются.

Все посмотрели. И, по крайней мере в душе, согласились.

— А ведь наш — у себя дома, а тот — в чужом мире. Это первое. Второе, — он снова обратился к Писателю, положив руку ему на плечо. — Ваш друг никогда не читал или, хуже того, читая, не понимал фантастики… Даже вашей!

— А какое это имеет значение? — удивился Контрразведчик.

Писатель усмехнулся. Ход мысли Петра ему был понятен. Остальным потребовалось пояснить, что странный «коллаборационист» сделал весьма доходчиво.

— А вот не кажется ли вам, разумеется, чисто гипотетически, — снова ввязался «чекист», — что Президент, независимо от мнения всех присутствующих и того, о чём сейчас говорит с Императором, в итоге сочтёт наиболее полезным полностью и категорически отказаться от всяких контактов с «параллельным миром». Достаточно его приказа, и вся делегация может быть интернирована. И освобождена лишь после недвусмысленного, должным образом гарантированного соглашения о полном и абсолютном невмешательстве в дела друг друга?

Сказано было вроде как в плане общего, ни к чему не обязывающего разговора, но искорки, промелькнувшие в глазах Контрразведчика, намекали, что не так уж он и шутит. Неизвестно, выражали его слова истинное намерение (или хотя бы настроение Президента), уловленное чутким специалистом, или же были чистой провокацией.

Ляхов и Ферзен напряглись. Чёрт его знает, какая дурь может аборигенам в голову прийти. И более идиотские решения господа правители принимали, не думая о последствиях.

— Ты это что, всерьёз? — удивился Журналист, а Писатель просто покрутил пальцем у виска.

— Пока — как вариант. Хочется ответ услышать, — смотрел Контрразведчик только на Фёста.

— Лучшего подарка своим оппонентам вы бы не могли придумать, даже если бы очень долго думали…

Он вытащил из пачки сигарету, слишком тщательно её разминал перед тем, как прикурить.

— Даже если были бы раньше меня завербованы «коварными агрессорами». «Казус белли» [49] Казус белли — повод к войне ( лат. ). налицо, и больше никаких сомнений морально-этического плана. Исходя из наших возможностей, эта акция была бы пресечена или немедленно, или… — он не спеша выпустил дым, — в тот момент, когда мы сочли бы это более подходящим. Например, после того, как одновременно по всем телеканалам и Интернету было бы передано должным образом составленное обращение к народам России. Что в нём можно написать и показать — товарищ не хуже меня знает, — указал он сигаретой на Журналиста. — Ну а дальше… Чтобы освободить интернированных и «изъять» Президента со всем его «штабом» из самого защищённого подземного бункера в любой точке России, много времени не потребуется. Затем, по аналогии с «берлинской стеной», снять барьер между нашей и их Москвой, при горячем одобрении народа ввести сюда некоторое количество полков императорской Гвардии. Это вам не ГКЧП будет, а гораздо интереснее. Коллаборационное правительство сформировать труда не составит. Я доходчиво объяснил?