Константин Калбазов - И пришел с грозой военной…

Макаров довольно споро поднялся по ступеням на саму батарею и размашистым шагом, слегка вразвалочку, что присуще всем морякам, направился к брустверу, за которым открывался вид на морскую гладь. Часовой на батарее при виде адмирала и всей его свиты ничуть не растерялся, а, следуя строго по уставу, принял положение «смирно». Понятно, что пост, и посторонним тут делать неча, но вон он командир батареи, пусть у него штаны преют, а наше дело маленькое. Вот кабы одни – тогда да, а так – ну его к ляду. Как только компания с большими погонами миновала его, часовой повернулся и зашагал к другому флангу батареи: тут уж как-нибудь и без него.

Заняв место, откуда было удобнее всего наблюдать за происходящим, Макаров вскинул к глазам морской бинокль. Представители концерна расстарались с подношением – хороший бинокль, мощный, таких здесь раз-два и обчелся. Как пояснили Степану Осиповичу, линзы закупались в Германии, а уже во Владивостоке из них собирали различные оптические приборы. Вот только сейчас практически ничего не видно. Всю поверхность моря, расстилающуюся перед ним, заволокло рваными полосами тумана, так что особо и не рассмотришь, что там происходит. Впрочем, кое-что рассмотреть удалось: вон группа кораблей приняла вправо от прохода и медленно удаляется на запад вдоль Тигрового полуострова, а вон еще одна, эти движутся на юг. Вот они были – а вот уже их не видно, те словно растаяли в молоке тумана. Вскоре вновь появляются их смутные очертания, но уже подальше, а вот они видны ясно, вырвавшись из очередной белесой полосы, и практически тут же вновь ныряют в молочно-белую стену. Одни пропадают из виду, другие появляются, наконец не видно ни одного корабля.

Двое матросов под командой какого-то прапорщика из флотских весьма сноровисто устанавливают на треноге дальномер новой конструкции. Что это, Степанов знает, понятен ему и принцип работы, но как с ним обращаться, ему неизвестно – он вообще впервые видит этот дальномер. Однако то, что ему известно, внушает к новинке уважение, а натура знающего артиллериста подталкивает получше ознакомиться с прибором. Но не сейчас.

Еще двое прилаживают на треногах еще два каких-то аппарата, они тоже оснащены линзами, и вроде как мощными, вот только непонятно, что это. Над коробом возвышается футляр странной формы, словно внутри скрыто два колеса. Эти аппараты не меньше дальномера привлекают его внимание: тому он хотя бы может дать объяснение, а что это – даже не представляет.

– Гадаете, что бы это могло быть, господин капитан? – озорно улыбается прапорщик.

– Гхм.

– Не надо так тушеваться, человек не может знать все… – А прапорщик, как видно, из гражданских, если сам не тушуется, обращаясь к капитану. – Это кинокамера. Ну синематограф.

– Ясно. Благодарю за разъяснение. А вы, наверное, один из представителей концерна «Росич»? – вдруг догадывается он.

Это объясняет ту раскованность, с которой общается прапорщик: ходили слухи, что учредители концерна призвались на службу, – по-видимому, он один из них.

– Так точно. Прапорщик Звонарев.

– Решили запечатлеть что-то, подобное бою «Варяга»?

– Так и есть.

– Что-то намечается?

Звонарев только неопределенно пожал плечами и, вновь улыбнувшись, скосил глаза на адмирала – мол, я не могу, но если есть охота, то пожалуйте, вот тот, кто ответит на все ваши вопросы. Нет уж, спасибо.

Макаров стоит практически не двигаясь и не отводя от глаз бинокля, хотя рассмотреть толком ничего не получается. Казалось бы, сиди у себя в каюте, займись чем-нибудь, забот-то – полным-полна коробочка. Но нет. Не усидеть. Слишком много поставлено на карту.

– Ваше превосходительство. – Степанов все же нашел в себе смелость обратиться к адмиралу. После доклада там, внизу, у казарм, он не решался произнести больше ни слова.

– Слушаю вас, Николай Иванович. – О как! Нет, понятно, что примерно два месяца назад Макаров посещал батарею, мало того, тогда же им был отдан приказ о передаче на батарею сотни десятидюймовых фугасных снарядов с броненосцев, но вот то, что его помнят по имени-отчеству, Степанова сильно удивило.

– Согласно инструкции при посещении батареи старшими начальниками я обязан доложить по команде.

Ему никак не блажило оказаться между молотом и наковальней: того, что между морским и сухопутным командованием идет беспрестанная грызня, не знал только самый ленивый в Порт-Артуре, как отреагирует на это посещение батареи командование крепостной артиллерией, а главное – начальник Квантунского укрепленного района, было неясно, а потому лучше уж перестраховаться.

Макаров ничего не понимающим взглядом посмотрел на капитана, чем вверг того в оцепенение, наконец командующий флотом полностью вынырнул из своих дум, осмыслил вопрос и, добродушно улыбнувшись офицеру, ответил:

– Бог с вами, Николай Иванович, коли инструкция требует, исполняйте.

В следующую минуту он уже забыл о капитане и вновь прикипел взглядом к морю. Интересно, а что это замыслили морячки? Еще с ночи на батарею поступило сообщение, что на рассвете возможен выход кораблей, но к этому в общем-то уже привыкли. При Степане Осиповиче и броненосцы в гавани не застаивались, что уж говорить о миноносцах. Опять же время у них сейчас горячее: с тех пор как проход заперли, миноносники, считай, и в гавани не бывают – если только днем, для бункеровки или ремонта, – а так все время в море. Но обычно-то они выходили в ночь, а сейчас утро. Что-то будет?

Прошло три часа. Солнце окончательно утвердилось на горизонте, расправившись с последними клочками тумана и залив землю животворным теплом, от промозглости, наблюдавшейся на рассвете, не осталось и следа. Тепло, но не жарко. Хорошо, одним словом.

– Ваше превосходительство, разрешите обратиться. Сигнальщик с крейсера «Новик», матрос Акунин.

Дюжий матрос вытянулся в струнку, буквально поедая адмирала взглядом, но не подобострастие в нем, а только обожание и уважение. Если среди офицеров хватало как сторонников, так и противников беспокойного адмирала, то матросы поголовно его едва не боготворили. Степанов и сам, всегда будучи требовательным, проявлял заботу о нижних чинах: снимая с них стружку, никогда не давал своих подчиненных в обиду, и солдаты его любили, он знал об этом, и это грело душу. Хотя он никогда не ставил себе целью добиться этой самой любви и уважения, просто жил и служил, сообразуясь со своей совестью и своим представлением о чести. Поэтому он легко распознал, что именно переполняет матроса-сигнальщика, с недавнего времени прикомандированного к батарее для связи с флотскими.

Были до того прецеденты, даже с их батареей. Довелось им как-то обстрелять своих же, и что самое примечательное – цель маленькая, скоростная, дело было ночью, но попали. По японцам бы так. Хотя чего уж там, и по японцам били вполне пристойно, считай, каждым залпом под накрытие корабли брали, вот только в последнее время противник предпочитает вне досягаемости береговых батарей находиться. Мозолят глаза до зуда в кулаках, а не достать. Далеко.