Виктор Тюрин - У каждого своя война

– Элвард, снимешь часового в надвратной башне, а затем попробуй снять другого. Не получится – сражайся по своему усмотрению. Мы, с Чжаном, снимаем засов и открываем ворота. Лю, Ляо, вы прикрываете нас. С Богом, парни.

Чжан положил на землю, рядом с собой, два факела, огонь которых должен стать знаком штурма замка, и встал рядом с концом засова. Я встал с другого конца. Лучник тенью скользнул назад к дворцу, чтобы иметь возможность прицелиться. Мы все четверо застыли в тревожном и нетерпеливом ожидании. Время тянулось так, словно стало резиновым. Раздался легкий свист, затем короткий хрип, резко оборвавшийся, а уже в конце – лязг и бряцанье железа о камень.

– Начали, – шепнул я Чжану и напрягся, вытаскивая свой конец засова из уключин. Тот в свою очередь приподнял другой конец мощного засова, сделанного из плохо отесанного бревна, как в этот момент раздался истошный крик часового на башне: – Тревога!! На нас напали!! Тревога!!

Бревно с глухим шумом упало на землю. В следующее мгновение мои руки уперлись в тяжелую створку ворот. С большим трудом мне удалось ее приоткрыть. Я скосил глаза – у Чжана получилось чуть лучше. Теперь в образовавшуюся щель вполне мог пройти человек. На большее у нас уже не было времени – из казармы выскакивали солдаты. Клинок, почти сам собой оказался у меня в руке, колени чуть согнулись, придавая пружинистость шагу, глаза уже искали ближайшего врага. В этот момент где-то у меня над головой раздался глухой стон, а секундой позже крик и тупой удар тела об землю. Скосил глаз – на камнях замкового двора распростерлось тело часового с Северной башни, с торчащим обломком стрелы в горле. Чжан стоя в проеме ворот в этот момент поджигал факел. Лю с взведенным арбалетом и Ляо с мечом в руке стояли по обе стороны от меня. Выбежавшие из казармы, наспех одетые, ратники с оружием, сначала непонимающе крутили головами, и только потом, разглядев вооруженных людей и приоткрытые ворота, бросались к нам с воздетыми над головой мечами и топорами. Первые двое солдат погибли еще на бегу. Один как-то странно дернулся всем телом, а затем, хрипя, опрокинулся на спину. У него из груди торчала арбалетная стрела, посланная Лю. Второго сразила стрела из лука Питкина, но остальных его стрел я так и не дождался, а еще через секунду я уже сам вступил в схватку. На меня с ревом бешеного быка налетел здоровяк в кожаной куртке, одетой прямо на голое тело, с топором в руке. Его замах был настолько широкий и сильный, что оставайся я на месте, он легко разрубил бы меня на две части, но вместо этого его топор встретил пустоту, а вот мой клинок нашел цель, войдя на треть бандиту в горло. Я слышал, как он захрипел, но не видел, что с ним произошло дальше, так как в следующее мгновение мне пришлось скрестить клинок с новым противником. Удар. Снова удар. Отступаю – уходя из-под удара. Снова сделав шаг в сторону, замечаю вспыхнувший справа огонь, сначала один, за ним другой. Отблески пылающих факелов сумасшедшими маятниками заметались на лезвии моего клинка из стороны в сторону. «Сигнал подан! Помощь придет! О, дьявол…!».

Только я успел отразить удар, как краем глаза ухватил огненный отсвет на новом вражеском клинке, выметнувшимся из темноты. При всем своем желании я не мог его отразить. Только чудо могло меня спасти. И оно случилось. Пролетевший мимо меня огненный снаряд ударил в лицо пытавшегося убить меня бандита. Наемник дико заорал, отбросил меч и схватился руками за обожженные факелом глаза. Отклонившись от удара меча, резко ткнул острием меча в сторону атакующего меня бандита, тем самым, заставив его отпрыгнуть назад, а сам, воспользовавшись паузой, рубанул по голове верещавшего от боли, обожженного бандита. Тут в толпу солдат, окружившую нас, влетел второй факел. Он ударил в грудь бандита, атаковавшего Ляо. Пламя не причинило тому особого вреда, но заставило дрогнуть его руку, отводящую в эту секунду удар. Ляо, опытный боец, тут же сумел воспользоваться моментом – его клинок, скользнувший змеей, пробил наемнику горло. В своем желании выжить мы сражались насмерть, яростно, не щадя ни сил, ни своей крови. Все это, вместе взятое, вытравило из нас напрочь все то, что делает человека человеком, оставив только дикую ярость, замешанную на боевых инстинктах. Только благодаря этому мы сумели противостоять бешеному напору озверевших наемников.

Меня дважды сумели достать. Пусть раны были неопасными, но здоровья они мне не прибавили. Пот жег глаза, мышцы стонали от усталости, в голове стоял непрерывный гул, только изредка разделявшийся на отдельные звуки. И вдруг окружавшие меня враги подались назад. Я не сразу понял, что случилось, застыв безмолвной статуей с поднятым мечом, но уже в следующее мгновение глаза нащупали причину непонятного отступления. В пяти метрах от меня, стоял мощный воин, закованный в доспехи. Секунду стоял, молча, затем взревел наподобие дикого зверя, воздел над головой палицу и быстрым шагом двинулся ко мне. Отразить атаку налитого силой рыцаря, будучи предельно уставшим, я даже и не мечтал, но при этом у меня даже мысли не возникло о бегстве. Мне оставалось только приготовиться,… а там уж как кривая вывезет. Я взмахнул мечом, готовый встретить палицу на излете, как… из темноты вылетело нечто блестящее и ударило в нагрудник Живодера. В этот момент я даже не сообразил, что это Чжан из неудобного положения метнул в моего противника свой молот – метеор. Удар вышел настолько слабым, что даже не смог сбить графа с ног, зато ошеломил, заставив замереть того на какие-то мгновения.

Наверно это был один из редких моментов, когда за жизнь начинает бороться не только разум и мышцы, а весь человек, до последнего нерва. Опыт, рефлексы, обостренные до предела нервы – все они пришли на помощь своему хозяину в его желании выжить. Я шагнул, изменив при этом направление клинка, направив в белевшую на фоне черных доспехов щель на шее рыцаря, потом почувствовал, как лезвие меча вошло в упругую плоть,…

Словно в каком-то удивительном сне передо мной развертывалась ночная схватка во дворе крепости. Правда, я видел не сам бой, а какое-то мельтешение в темноте. Оттуда неслись крики боли, перемешанные с проклятьями, грохотом и лязгом металла, пока в какой-то момент они не изменились, не перешли в стоны и призывы к милосердию.

«Проиграли? Но почему только голоса? Где лица? Почему не вижу лиц? – эта мысль, словно чья – та рука, раздвинула тяжелые шторы сна – кошмара и открыла для меня реальность. Еще даже не осознав того, что проснулся, находясь на грани сна и яви, я вдруг услышал крик смертельно раненого человека. Теперь я хорошо разбирался в интонациях подобного рода. Именно он окончательно дал мне понять, что я очнулся. Пробежал глазами по помещению, где я лежал.