Николай Лозицкий - Дивизион

По распоряжению Кравцова, шесть человек из моего взвода я направил в боевое охранение, разделив их на три парных поста с радиостанциями и разместив на указанных грунтовых дорогах, в километре от места стоянки дивизиона. Остальные занимались чисткой оружия, обсуждая события прошедшего боя. В общем, классическая картина — "Отдых после боя".

Почистив оружие, солдаты уселись ужинать, пригласив и меня. Я отказался и отправился по — ближе к КШМке, надеясь узнать последние новости.

У штабной машины я увидел прибитый к дереву небольшой щит, на котором был закреплен свежий "Боевой листок", возле которого уже стояло несколько солдат и офицеров. На этот раз замполит не пожалел половину листа ватмана. Больше всего мне понравился рисунок, изображавший ведущую огонь самоходку и горящие в дали немецкие танки. Что же касается текста, то он, как всегда, был щедро пересыпан призывами и цитатами из материалов прошедшего весной 26 съезда КПСС. Саня Денисенко, что-то выписывал в свой блокнот, значит, будут очередные головоломные вопросы нашему замполиту.

Денисенко замполитов не любил. Вообще то их мало кто любит. По — моему, так он все немного сдвинутые. Из всех политработников полка, единственным человеком, с которым можно нормально разговаривать, был недавно присланный секретарь парторганизации. И то, я думаю, потому, что до этого служил у "летунов", а там взаимоотношения другие. Во всяком случае, так мне рассказывал офицер — авиатор, любовник моей квартирной хозяйки. Наш же замполит, капитан Домнич, имел "позывные" — "Брёвнич" или "Шпала". Иногда еще его называли "Начальник паники".

Нелюбовь Денисенко к политработникам, имела странную, я бы даже сказал, несколько извращенную форму. Он тщательно изучал и конспектировал все материалы съездов и пленумов, готовя по ним каверзные вопросы. Этими вопросами, как тяжелыми снарядами, он сбивал наших политработников с гладких и накатанных рельсов их докладов. Получив "в лоб" такой вопрос, любой политработник на какое то время терял дар речи, и в наступившей тишине слышно было как скрипят шестеренки у него в голове. Но придраться было не к чему. Как нерушимым щитом, Шурик прикрывался цитатами из первоисточников, тут же демонстрируя, где это написано в книгах. Это очень нервировало наших политработников, превращая любое их выступление в ходьбу по минному полю.

Говорят, что "Бревнич" даже ходил жаловаться к Абросимову, и тот ему ответил, что как к офицеру, у него к Денисенко претензий нет. Что же касается политчасти, то у него самые полные конспекты и если уж командир взвода, у которого других дел не в проворот, может так тщательно готовиться, то политработникам это сам Бог велел и докладчикам нужно самим лучше изучать такие важные материалы.

Поболтав еще немного, я решил все-таки поужинать и вернулся к своему БТРу.

Круживший над лесом самолет разведчик, израсходовав горючее, ушел на Запад, унося с собой звук нудного завывания двигателей. Сразу все почувствовали себя свободнее.

Я успел поужинать и чистил свой ППД, когда прибежавший посыльный передал, что Абросимов приказал всем офицерам собраться у его машины.

Подходя к КШМке, я увидел, что почти все уже собрались. Нач. штаба Васильев, построив прибывших офицеров на небольшой полянке, доложился Абросимову.

Не смотря на покрасневшие от недосыпания глаза, наш командир выглядел бодрым и довольным.

Поздравив всех с боевым крещением, он стал ставить очередную задачу. Обойдя стороной село Шельвов, взводы управления должны были блокировать хутор, находящийся в пяти километрах восточнее. После проверки хутора, к нему подтягивались огневые взвода и управление дивизиона.

Проверку, я так понял, решили провести "на живца", используя небольшую группу солдат и офицеров, изображавших окруженцев.

К блокированию хутора необходимо было подойти со всей серьезностью, так как в этих районах было сильно влияние ОУН, и хозяин одинокого хутора вполне мог оказаться их осведомителем.

Конечно, воевать с нами они бы не стали, но могли сообщить немцам о нашем появлении. Тут он был прав. Я сам видел в селе Магеров, памятник погибшим от рук бандитов ОУН, где последние погибшие датировались 1954-м годом, через девять лет после окончания войны. Кстати, сами местные говорили, что активистов и коммунистов убивали и позже, чуть ли не до 1960-го года, просто хоронили их уже на общем кладбище.

Еще не стемнело, когда мы окружили хутор, расположенный на широкой поляне среди леса.

Сам хутор состоял из двух жилых домов и нескольких сараев. В стороне, возле опушки леса, стояли еще два больших сарая.

Поскольку мы оставили БТРы почти в километре от хутора, его обитатели либо не слышали, либо не обратили внимания на шум наших двигателей. На хуторе шла привычная вечерняя суета. В одном из сараев нетерпеливо мычала корова, которую нужно подоить и напоить. В другом сарае повизгивали свиньи, требовавшие еды. Негромко фыркали стоящие в стойле лошади. Картина была самая мирная, и не верилось, что где то идет война, о которой напоминала только погромыхивающая на востоке канонада.

Доложив по радио о том, что заняли позиции, мы получили приказ следить за хутором и не допустить, чтоб кто-либо покинул его. Вскоре я увидел, как из леса появилась группа, человек десять, офицеров и солдат и направилась к хутору. Навстречу им вышел мужик, лет сорока пяти, с длинными повислыми усами, одетый в серую домотканую рубаху и такие же штаны. Поздоровавшись с подошедшими военными, он замолчал, ожидая дальнейшего развития событий. Хотя разговор слышно было плохо, долетали только обрывки фраз, можно было понять, что пришедшие просили еды и ночлега. Хозяин в дом приглашать не стал, а предложил ночевать в одном из сараев на опушке, добавив, что еду скоро приготовят и принесут. Военные направились к указанным сараям, а хозяин вернулся в дом. Минут через пять из дома выскочил мальчишка, лет двенадцати и, прячась за сараями и кустарником, направился к лесу, практически туда, где мы залегли. Как только он углубился в лес и перестал оглядываться назад, его схватили.

При допросе, он сначала начал нам рассказывать, что якобы идет искать заблудившуюся корову, но когда сержант Горидзе, страшно выпучив глаза, и поигрывая перед его лицом здоровенным штыком от СВТ, сказал "- Нэ будэщ говорит правду, парежу всэх на шашьлик", — угрюмо насупился и замолчал.

— Ну ладно, Вано, хватит пугать мальчишку! Как тебя зовут? — обратился я уже к пленнику.

— Станислав. — сделав ударение на польский манер, ответил он.

— Ты поляк?

— Мать полька, а отец — украинец.

— Так вот, Станислав, если расскажешь правду, куда и для чего тебя послали, то тебя и твою семью я не трону.