Merlin - Великолепная семёрка

Народ в Ижевске встретил меня без особого энтузиазма. Но выписанная Сталиным бумажка и тут оказала свое магическое действие: мне сообщили, что к концу августа уже заработает роторно-конвейерная линия по производству двухсот миллионов промежуточных патронов в месяц, а с конвейера завода пойдут вполне рабочие АКМы по десять тысяч штук в сутки. И по тысяче РПК.

Затем я отправился в Челябинск. Ох, прав был товарищ Сталин, за заводчанами этими глаз да глаз нужен! Они за прошедший месяц не сделали ничего из указанного им. К счастью, в моем присутствии они немедленно поставили двигатель поперек танка и на башню водрузили башенку. Сразу видно, что командирская, а зубцы, как мне объяснили, нужны для того чтобы за ними командир прятаться мог. Пушку тоже рассверлили, даже с запасом. Правда дульный тормоз был похож на консервную банку, но держался крепко. А дырку в нем я лично штангелем измерил: получилось даже не 85, а целых 89 миллиметров. Хоть на миллиметр, но больше чем у ихнего ахтахта!

В Москву я вернулся проездом через Ижевск, где захватил себе один из новеньких "Калашей". Переночевав, я поехал на фронт.

Однако, подъезжая к фронту, я неожиданно увидел, что идущая впереди колонна пехоты как-то вдруг резко свернула с дороги на въезде в какой-то поселок и дружно попрыгала в придорожные канавы. А впереди раздался какой-то звук, напоминающий звук стрельбы из пулемета.

Я вышел из машины и спросил:

- Какого хрена?

- Да танк там немецкий застрял, на выезде из деревни. Ехать не может, но из пулемета лупит мама не горюй. А у нас кроме винтовок и нет ничего, вот противотанкистов вызвали уже, ждем когда подъедут.

Я осторожно выглянул из-за сарая.

- Да разве это танк? Это же вообще Pz-2! Его и из винтовки прошить - раз плюнуть! С этими словами я вышел на дорогу и влепил в эту танкетку очередь из автомата.

Но то ли танк оказался бракованный и пробиваться не стал, то ли немецкий фашист в танке из последних сил постарался - не знаю. Но очередью из танкового пулемета меня почти что разрезало пополам.

Очнулся я в госпитале. Вокруг меня сидели Петров и Кобылкин, а все остальные ребята из нашего взвода сидели вдоль стеночки. Я посмотрел на них и растрогался. А еще я подумал что неплохо было бы отлить. Я встал, поискал треники, но их почему-то рядом не оказалось. Тогда я пошел в сортир в одном халате. Пока я шел в сортир, все встречные врачихи и медсестры смотрели на меня круглыми глазами. Нет, конечно орган мой заслуживает всяческого уважения, но он, как мне кажется, все же из-под полы халата не очень сильно выглядывал.

Когда я вернулся, в палату влетел главврач больницы, в халате поверх генеральского мундира. Он сразу стал разглядывать мой живот (а пришедшие с ним сестры - нечто пониже). Потом он всплеснул руками и сказал:

- Удивительная скорость регенерации! первый раз вижу, чтобы после попадания десятка разрывных пуль не только печень за неделю восстановилась но и позвоночник перепиленный сросся!

- Бывает - сказала одна из сестер. - Вот, помню, в первую мировую тоже один попался, у него еще и побольше было, до колена буквально. И ничего - на третий день уже встал! А ранение у него посерьезнее было - прямо, можно сказать, между колен!

- Ну тогда ладно. Если больной хорошо себя чувствует, то сегодня же и выпишу. Вы хорошо себя чувствуете, больной?

- Хорошо.

- Ну и хорошо, выписываю.

И меня выписали.

Я вернулся в ставшую мне уже родной часть. Встретили меня так как родного. Лейтенант Кабальевский похвастался, что за плененного им генерала ему дали орден Красной Звезды и подарил мне сшитую той же бабкой из того же материала адидасовскую куртку-олимпийку, еще одни адидасовские треники, китайские кеды и кепку, полную семечек.

В этом костюме я и поехал с Петровым на следующее задание. Задание, впрочем, было несложным - оборона Киева, которые немцы собирались взять. Поскольку было ясно, что я там снова проявлю героизм, Сталин меня заранее наградил званием Героя Советского Союза за оборону Киева и попросил Киев немцам не отдавать. По возможности, конечно. Я пообещал.

Провожать нас с Петровым на вокзал приехал лично Лаврентий Павлович. Пирожков привез, с мясом и с капустой, сказал что Нинель лично для нас напекла. И намекнул, что поскольку я сам по себе являюсь стратегическим оружием, живым мне в плен к немцам лучше не попадать. Для предотвращения такой неприятности он выдал Петрову наган, из которого в свое время стрелял лично Феликс Эдмундович. И на этой высокой ноте мы простились.

В Киев мы ехали целую неделю. И пока ехали, немцы город практически окружили. Однако проводница вагона, в котором мы ехали, нас об этом не предупредила и в город мы прибыли уже после того как советские войска его покинули. Выйдя на перрон вокзала, мы с удивление обнаружили что кроме нас двоих в городе советских войск не осталось. Пока мы недоуменно озирались, поезд быстренько тоже уехал и мы остались в городе одни.

Петров предположил, что наверное в городе все же какая-то власть осталась и пошел искать эту власть. Я же остался караулить наши чемоданы. Однако через некоторое время я увидел, что вместо Петрова вокзал стал заполняться солдатами в фельдграу и понял, что из-за моего случайного ранения я опоздал спасти город от захватчиков.

Конечно, я оказался в окружении. Но окружение - еще не плен, да и Петров с именным наганом куда-то делся, так что мне не оставалось ничего делать кроме как пробираться по тылам обратно к своим. Чем я и занялся. Поскольку пешком идти было явно слишком далеко, я ловко спрятался в товарном вагоне, набитым каким-то сеном. Очевидно, что сено, в качестве корма для лошадей, повезут на фронт, а уж оттуда-то я до своих доберусь быстро. С этими мыслями, закопавшись поглубже в сено, я спокойно заснул.

Проснулся я уже в сумерках. Вагон стоял на какой-то станции, и какие-то люди что-то под этим вагоном делали. Через некоторое время раздался свисток паровоза, вагон дернулся и поезд поехал дальше. Подумав, я достал из чемодана бериевский пирожок, подкрепился, облегчился в дырку в полу вагона и снова лег спать. Силы стоило не просто беречь, а копить - ведь никто еще не знал что мне предстояло пережить дальше.

Я копил силы ещё двое суток. Копил бы и больше, но пирожки закончились. Как и вода во фляжке. Тогда я выглянул в щелку в стенке вагона и увидел, что поезд медленно, очень медленно проезжает мимо какой-то маленькой станции. Решив, что голод - не тетка, а на станции я чего-нибудь пожрать найду или хотя бы попить, я довольно ловко выпрыгнул из вагона прямо на платформу и делая вид, что никуда не спешу, пошел к вокзальчику. Когда я уже собрался открыть дверь, какая-то странность заставила меня поднять голову и прочитать название станции. Название меня сильно смутило - на вывеске было написано немецкими буквами слово Eggingen. Я собрался было запрыгнуть обратно в спасительный вагон, но дверь вокзала открылась и из нее вышли два немецких фашиста в форме и с пистолетами.