Владимир Корн - Артуа. Ученик ученика

Во дворе нас встретил кудлатый пес с огромной лобастой башкой, на удивление добродушный, несмотря на прямо таки зверский вид.

А вот хозяйки дома не оказалось. Мы, дожидаясь ее, присели в тени на скамеечке под невысоким раскидистым деревом, плоды которого напоминали и вкусом и видом абрикос, но более сочный и еще они имели фиолетовую полоску, разделяющие их на две части. И так мне захотелось съесть один из них, вот этот, что висел на ветке чуть ли не перед самым моим носом.

Я почесал грудь, сорвал его, отправил в рот целиком и снова запустил руку за ворот своей рубахи. И тут меня будто ударило молнией в голову. Не из-за фрукта, совсем не из-за него. Просто я сообразил, что только что почесал грудь.

Я извлек руку и осторожно туда заглянул. Осторожничал я по двум причинам. Мне не хотелось, чтобы на мои телодвижения обратил внимание Жюстин. И самое главное, я до ужаса боялся обнаружить там то, из-за чего ему и был поставлен такой страшный диагноз.

До этого момента все выглядело значительно проще. В глубине души я все же допускал возможность того, что Жюстин действительно болен. Болен самой страшной болезнью из тех, что имеются на этой планете. Нет, конечно, я был почти убежден, что произошла ошибка. Но тогда все это касалось не меня самого.

Со мной-то этого точно не может произойти. Ведь каждый из нас не такой как все, и именно с нами не может случиться ничего дурного. Пусть в данную минуту у нас не все так, как нам хотелось бы, но это временно. Пройдет совсем немного времени, и все поправится. Мы станет теми, кем и должны быть, а дальше все будет только лучше и лучше. А уж что-то очень плохое, нет, только не с нами…

В ложбинке между грудных мышц, размерами которых я всегда немного гордился, имелось несколько крохотных красных прыщей.

Жюстин посмотрел на меня и горько усмехнулся. Когда-то и он думал точно также.

Сейчас мне нечем подбодрить его, кто бы сказал мне то, в чем не так давно пытался убедить его я.

Так, и что я теперь могу предпринять? Да ничего, кроме того единственного, что советуют умные люди. А советуют они принять как данность самое плохое, что может произойти в любой ситуации. Тогда все остальное будет казаться не таким уж и страшным.

Самым плохим будет моя смерть. Смерть долгая и мучительная.

Фибус, проявляя первый свой привет сыпью на груди, затем переходит на ноги, лишая человека возможности ходить и оставляя все остальные части тела на потом. И идет процесс разложения ткани, процесс мучительно болезненный. Сначала больной не может ходить без посторонней помощи, затем теряет способность шевелить конечностями, и лишь потом болезнь убивает его.

Это может растянуться и на месяц. Конечно, в том случае, если за больным найдется кому-то ухаживать. Мне это не грозит.

Вспышки этой болезни могут возникнуть где угодно, и никаких закономерностей или предпосылок для этого нет. Так же непонятно, почему эпидемия заканчивается.

Я знаю все это потому, что рассказы о фибусе являются одной из тех мужских страшилок, что обычно рассказываются перед сном у костра. И всего лишь несколько недель назад услышал о нем впервые.

И я не стану ждать, когда болезнь разовьется слишком сильно. Надеюсь, что у меня хватит мужества сделать то, что остается единственно верным решением.

Теперь хватит об этом. В конце концов, остается надежда на неправильный диагноз.

Я уж совсем было собрался попытаться ободрить Жюстина шуткой, и даже успел открыть рот, когда из-за дома знахарки вышла девушка с лукошком в руке. Она не замечала нас и шла что-то напевая.

Мы с Жюстином смотрели на нее не отрываясь, и было от чего. Стройная, с роскошными золотистыми волосами она была настолько мила, что глядя на ее улыбку, невольно начинаешь улыбаться сам. Что мы и сделали. Надеюсь, наши улыбки выглядели не очень глупыми, когда она нас заметила.

– Вы, наверное, к бабушке пришли, лечиться? – голосок ее полностью соответствовал облику. Девушка была совсем молода, не старше пятнадцати.

Я вскочил на ноги, позабыв обо всех подозрениях относительно своего здоровья. Жюстин тоже попытался это сделать, но у него ничего не получилось.

Улыбка девушки сменилась выражением соболезнования, когда она разглядела его состояние.

– Вы не волнуйтесь, бабушка обязательно вас вылечит – обратилась она к Жюстину.

Тот же выглядел так, что у меня сразу возникли опасения, что теперь ему придется лечиться от другой болезни, от которой лекарство еще никем не придумано.

Я вспомнил, для чего мы сюда заявились. Вот от нее точно нет никакого лекарства, и от этой болезни умирают.

– А вот и бабушка – посмотрела девушка куда-то за наши спины.

Прав был тот мальчишка, назвавший лекарку страшной.

Нет, она не была похожа на бабу Ягу с кривым крючковатым носом, огромной бородавкой на самом его кончике и с седыми космами, выбивающимися из-под платка.

Ничего такого не было и в помине. Была женщина под пятьдесят, совсем не худая и даже не горбатая. Вот только черты ее лица были удивительно неправильными, как будто кто-то долго мял его руками, словно они были из мягкой глины, которая затем застыла.

Мне это далось легко, достаточно насмотрелся в своем мире на причуды гримеров фильмов-ужастиков, а вот Жюстин слегка вздрогнул.

Девушка приблизилась к лекарке и чмокнула ее в щеку. Да, в сравнении с ее милым личиком уродство знахарки смотрелось еще контрастнее.

Последняя наша надежда скользнула по нам взглядом, задержавшись на Жюстине значительно дольше, затем кивнула на свой дом, заходите.

Я помог Жюстину войти в него.

Дом ее, совершенно обычный снаружи, внутри представлял собой огромное собрание гербариев, занимавших почти все свободное место. По крайней мере, в той комнате, куда мы вошли.

Мне сразу в голову пришла мысль о необходимости предупредить ее о том, возможно, у моего спутника фибус.

Я затаил дыхание, потому что возможно сейчас диагноз подтвердиться, а потом…. И так не хотелось думать об этом потом.

Знахарка, проведя пальцем по сыпи, краснеющей на груди у Жюстина, удачно срифмовала слово фибус с другим словом, в котором от названия болезни осталось только последние три буквы. А все первые буквы полностью состояли из названия мужского достоинства, причем в самой разговорной его форме. Сделала это она вполголоса, потому что девушка вошла вместе с нами.

Затем сказала, вернее, спросила громко и отчетливо:

– Какой дурак сказал эту чушь? –

– Лекарь, тот, что живет возле корчмы – ответил я.

– Могла бы и сама догадаться – это она произнесла уже тише.

– Так значит…? – дальше я заткнулся, потому что продолжать было страшновато.

– Значит, значит. Вот только почему ты не привел его хотя бы пару дней назад? – напустилась она на меня.