Федор Вихрев - Третий удар. «Зверобои» из будущего

После тяжелейшего боя за Сафоново и переправы через Вопь по гати на базе остатков немецкого понтонного моста две деревни вдоль по Минскому шоссе проскочили буквально ходом — три мелкие перестрелки. Перед самым Ярцевом нам в лоб выскочили семь ШТУГов с длинными стволами. На шедшем первым ИСе добавился шрам на башне, а в четырех из семи новообразовавшихся костров было трудно опознать даже — танками ли они были ранее или штурмовыми орудиями. Штурма Ярцева не было — несколько отдельных очагов сопротивления подавили легко. Кроме того, удалось захватить довольно большую колонну грузовиков с топливом и едой. Как ни странно, в большинстве немецких боекомплектов в технике и около пушек была большая нехватка снарядов, мин и гранат. Да и запасы патронов были явно невелики.

Сафоново

Негромко урча дизелем, самоходная зенитная установка «Вяз-2» двигалась вдоль по улице Сафонова, прикрываемая отделением пехоты. Экипаж внимательно осматривал местность: несмотря на то, что новые машины появились на фронте сравнительно недавно, они уже успели обогатить солдатский фольклор понятием «деревянный гроб», и во многом — благодаря башне. Официально она именовалась «полуоткрытой», или, если проще, — башня не имела крыши. И если на случай дождя или снега имелся хороший кусок брезента, то для защиты расчета от свинцового дождика были только узенькие козырьки, под которыми и кошке не спрятаться.

…Ефрейтор Отто Грубер, вжавшись в простенок, напряженно вслушивался в доносившиеся снаружи звуки боя. Вроде русские двигались чуть в стороне от его позиции, так что, может быть, удастся пересидеть день, а ночью уйти.

Нет, господи: ухо немца уловило негромкое урчание. Судя по звуку — новая американская зенитка, которая все чаще встречается в последнее время на Ост-фронте. Точно, она — русские машины грохочут двигателем и лязгают гусеницами, словно стремясь оповестить всех о своем приближении. Эта рычит тихо, можно сказать, добродушно, если забыть на минутку о паре 2,5-сантиметровых автоматов, способных в минуту выбросить сотни снарядов, уничтожающих все живое. Некстати вспомнилось, как такая же машина, прямо у него на глазах, разрубила пополам легкий немецкий броневик. Рокот все ближе, и Отто вытянул из-за пояса гранату и выдернул предохранитель.

Раз.

Шаг в сторону, удача — установка прямо под окном.

Два.

Граната, с почти догоревшим замедлителем, летит вниз.

Три.

Шагнуть назад, понимая, что уже не успеешь.

…Короткие очереди пистолетов-пулеметов ударили в появившуюся в окне фигуру, швырнув тело немца обратно в комнату, за мгновение до того, как брошенная граната разорвалась на высоте полуметра от башни «Вяза»…

— Машина почти не пострадала, а те, кто в башне…

— Вот что, девоньки, с самоходкой разберетесь?

— Да! То есть «Так точно»!

Следующая на дороге в сторону Смоленска деревня, Мушковичи, встретила нас ожесточенным, но каким-то бестолковым сопротивлением. Складывалось впечатление, что обороняющиеся просто не понимали, что два бездарно установленных пулемета и несколько десятков бьющих вразнобой винтовок не способны доставить нам серьезных проблем. Сопротивление не прекратилось даже после того, как выстрелами из танковых орудий были подавлены оба пулемета и разрушены несколько домов, откуда винтовки били особенно густо. Пришлось прочесывать деревню дом за домом, выкуривая стрелков по одному.

Пока мы приводили в порядок технику, я решил попробовать разобраться, что произошло. Очень уж странно выглядело поведение оборонявшихся. Загадка разрешилась, когда в штаб, подгоняя пинками, пригнали пару захваченных в деревне пленных. Один из них был совсем мальчишкой, белобрысый, хрупкого сложения парень лет восемнадцати-девятнадцати, с торчащей из воротника непривычного покроя буро-зеленого кителя шеей. Другой — плотный мужик, на вид около сорока, в мокром кителе похожего цвета и покроя, но явно лучшего качества, со знаками различия капитана полиции безопасности (СиПо) в петлицах. От него невыносимо разило отхожим местом.

Я опять окинул мальчишку взглядом, стараясь понять, зачем мне притащили щегла, затем перевел глаза на молоденького лейтенанта, командовавшего конвоирами.

— Он вроде по-русски что-то разумеет, — ответил на немой вопрос тот.

— Я. Учить! Русский. Гимназия!!! — запинаясь от ужаса и старания убедить этих страшных красноармейцев в своей полезности, залепетал пленный.

— Ну-у, тогда показывай, чему там тебя «учить», — протянул я. — Имя?

— Шлижюс, Чесловас Шлижюс, — немедленно выпалил тот.

— Звание?

— Солдат в 13-й батальон Литовской полиции безопасности, рота три. Приданы комендатуре Рудни для помощи в установлении порядка.

— Что-о? — протянул я. — А это что еще за батальон???

Из дальнейшего допроса — выяснилось, что речь идет о литовском добровольческом батальоне, одном из трех десятков [14] В реале этих батальонов было 26, но в этом мире эскапады «попаданцев» в Белоруссии в 1941-м и большее внимание Ставки к работе в немецком тылу впоследствии привело к тому, что немцам нужно было больше полицаев и карателей. подобных подразделений, сформированных литовскими коллаборационистами и числившихся приданными по ведомству СиПо. Тринадцатый батальон был сформирован в Расейняй, из набранных в уезде добровольцев. Шлижюс был сыном зажиточного владельца лесопилки из Расейняй, который и отправил сына учиться в «Прогрессивную гимназию» в Шауляй. Советы национализировали лесопилку в 1940-м, оставив отца главным инженером при присланном откуда-то из Вильнюса коммунисте-директоре. Когда в 1941-м пришли немцы, местное отделение LAF [15] Литовский фронт активистов (Lietuvos Aktyvistu Frontas) — подпольная литовская националистическая организация, существовавшая в октябре 1940 — сентябре 1941 г. и ставившая целью восстановление независимости Литвы при поддержке Германии. сочло паренька из пострадавшей при коммунистах семьи подходящим кандидатом для полицейского батальона и сделало ему «предложение, от которого невозможно отказаться». Грамотный, но хрупкого сложения выпускник гимназии быстро сделался писарем роты, состоящей в основном из люмпен-пролетариев Расейняй и Юбаркаса [16] Оба городка были типичными местечками черты оседлости, в которых практически вся промышленность контролировалась евреями. Потеря российского рынка для литовских товаров после 1917-го спровоцировала экономический кризис и миграцию «лимитчиков» с окрестных литовских хуторов в города, где они были согласны на любую работу. Своих (в большинстве еврейских) работодателей эта публика, мягко говоря, недолюбливала и вообще обвиняла во всех своих бедах «инородцев». В реале эти места были бездонным источником добровольцев для коллаборационистов. …