Юрий Сазонов - Тамплиеры. Рыцарь Феникса

Недоумение Томаса разрешилось с приездом Селима.

В мешках оказались выкованные из бронзы трубки длиной в локоть и круглые металлические ядра, которые Селим называл «бондок» — орех. В следующие дни все рабы занимались тем, что обкладывали трубки дубовыми полосами, которые Селим закреплял особым способом. Железные кольца он раскалял в горне и горячими натягивал на заготовки. Остывая, кольца плотно прижимали дерево к металлу. Затем трубки крепились на торец тисовых палок.

Томас, которому поручили держать заготовки, пока Селим натягивал на них кольца, пытался понять, для чего служит странное приспособление, именуемое «модфа». К этому времени двое старших и более опытных рабов кончили возиться с трубками и деревом. Под наблюдением абу Тарика они принялись перетирать в ступах выплавленную Томасом серу, уголь и какие-то блеклые кристаллы, которые хозяин называл «китайским снегом». Получившуюся пудру один из работников высыпал на камень и поднес к ней зажженный трут. Смесь вспыхнула и сгорела с шипением, оставив после себя облако резко пахнущего дыма. Юноша догадался, что это тот самый знаменитый арабский порох, которым начиняют бомбы и зажигательные ракеты. Говорят, такие использовал еще проклятый Саладин при штурме Иерусалима. Остальное угадать было несложно. Вскоре Томасу представился случай проверить свои предположения.

Как-то утром Селим вывел из стойла понурого мула, на котором хозяин обычно ездил на рынок. Еще только светало. Воробьи сонно чирикали в розовых кустах, лишившихся последней листвы. Солнце золотило крыши, но от земли тянуло промозглым холодом. Томас, поеживаясь, вышел во двор. Он помог сарацину погрузить на мула большой тюк, в котором лежали обернутые мешковиной модфы, а также бондоки и порох в кожаных мешочках. Когда Селим уже тронул пятками мула, чтобы выехать за ворота, Томас замычал и замахал руками. Молодой мастер недоуменно оглянулся на раба. Томас ткнул пальцем себе в грудь и показал знаками, что хочет отправиться с Селимом. Сарацинский искусник нахмурился. Он уже начал выделять смышленого раба, живо интересовавшегося всеми подробностями изготовления модф, и все же явно не собирался приглашать его с собой. Однако юноша смотрел так жалобно, и глаза его горели таким чистым любопытством, что Селим милостиво кивнул головой. В конце концов, немой не выдаст секрета.

Вот так и получилось, что спустя какое-то время Селим на муле верхом и шлепавший рядом Томас миновали южные ворота и направились к Монте Пеллигрино. Дорога тянулась вдоль крутого, поросшего кустарником склона, в котором чернели круглые устья пещер. По преданию, когда-то здесь жила святая отшельница Розалия — высокородная дева, решившая удалиться в пустыню и посвятить жизнь свою благочестивым помыслам и молитвам. В одной из пещер, возможно, покоились ее кости.

Томас согрелся на ходу, но начал заметно прихрамывать — камни изранили босые ступни. Теперь он тратил все силы на то, чтобы не отстать от едущего впереди Селима. Тот покачивался на спине мула, обратив глаза к небу и чуть слышно напевая. По мере того, как солнечный свет скатывался с отрогов горы, заполняя каждую трещинку и щель, природа вокруг пробуждалась. В кустарнике засвистели птицы. Мимо прожужжал поздний осенний шмель. Должно быть, ясный денек пробудил насекомое, заставив вспомнить о лете. Внизу лежали серые и желтые городские кварталы, и пронзительно голубело море. Гавань расцветили белые прямоугольники парусов. Томас всей грудью вдохнул чистый горный воздух с привкусом лаванды, дрока и дикого винограда. Как хорош,

должно быть, был божий мир до явления в нем человека, неожиданно подумал юноша. Как ясен, и незамутнен, и спокоен… зачем же мы принесли в этот храм глад и мор, войну и смерть? И зачем Господу было создавать подобные грешные суще-

ства?

Очарование солнечного дня рассеялось, как сон. Томас настороженно оглянулся вокруг и привычно дотронулся до Феникса. Фигурка привычно обожгла пальцы — даже привыкнув к новому хозяину, она не упускала случая проявить характер. Юноша отдернул руку. Тут как раз и Селим свернул на небольшую поляну.

В дальнем конце поляны торчало пугало. Пугало здорово смахивало на тренировочного «сарацина» из Тампля, только сделано оно было не из дерева, а из набитых соломой мешков. Такие применялись при стрельбе из лука. Иногда на мешках малевали круглую мишень, а на этих чья-то искусная рука углем изобразила человеческий лик, подозрительно похожий на пухлую физиономию абу Тарика. Томас ухмыльнулся. Кажется, его догадка была верна. В мешковине тут и там виднелись прорехи, из которых сыпалась прелая солома.

Селим, между тем, вытащил из тюка одну из модф и размотал мешковину. Засыпал в ствол порох, затем с помощью специального прута забил туда железный орешек-бондок. Томасу он вручил огниво и велел развести костер. Когда пламя разгорелось, араб раскалил прут на огне, сунул деревянный приклад модфы под мышку, тщательно прицелился и ткнул прутом в небольшое отверстие, просверленное сбоку в стволе. Раздалось шипение, а затем грохот. Резко запахло серным дымом. Селима мотнуло назад, а в верхнем мешке, изображавшем башку пугала, появилась еще одна дыра — аккурат там, где был нос нарисованного алхимика. Селим опустил модфу и засмеялся. Через мгновение к его смеху присоединился и хриплый смех Томаса.

***

Не то чтобы они стали друзьями с того дня. И все же Томас и Селим владели теперь общим секретом, а это сближало. Молодой араб брал раба-христианина в помощники охотней, чем других, подробней объяснял ему тайны огня и металлов, а иногда даже показывал свои чертежи. Селим повсюду с собой таскал вощеные таблички, на которых острой палочкой набрасывал детали невиданных механизмов: с крыльями, с колесами и с какими-то странными штуками, для которых у Томаса не было называния. Юноша понимал не все, однако внимательно присматривался к рисункам. По его соображениям, талантливому оружейнику нечего было делать на службе у жирного абу Тарика. Куда уместней араб смотрелся бы в боевом лагере Брюса. Предводителю шотландского восстания вечно не хватало оружия — и хоть модфы, по разумению Томаса, во многом уступали скорострельным лукам и арбалетам, зато навели бы ужас на наглых англичан. Те наверняка никогда не видели такого чуда и бежали бы в страхе от одного грохота. Все это побуждало Томаса действовать решительней и как можно скорей привести в исполнение свой план. Ему помогла случайность.

Днем Селим долго наблюдал за суетившимися у очага женщинами. Нетрудно было заметить, что взгляд его прикован к одной, легкой и стройной, с плавными и грациозными движениями. А когда стемнело, и в небо выплыл острый серебряный серпик луны, молодой араб смотрел на луну и сильно вздыхал. Этим вечером он задержался в мастерской, однако делал не кольца для модф. Томас раздувал меха, а Селим стучал молоточком по металлическому пруту. Для начала он сплюснул прут, получив несколько плоских кругляшей. Потом, зажав в тиски, сделал надрезы, раскалил заготовку на огне и свернул, и грубое железо вдруг превратилось в нежный цветок розы. Селим бросил его в корыто с водой, а, когда цветок охладился, положил на ладонь и смотрел на поделку так же тоскливо, как до этого смотрел на женщину и на плывущую в небе луну. Затем зашвырнул в угол, еще раз вздохнул и пошел спать. Томас выждал некоторое время, после чего подобрал цветок и отправился на еженощное свидание с пылкой Гайдой.