Дмитрий Хван - Хозяин Амура

Тот с обидой посмотрел на отца и молча уткнулся в тарелку, взявшись за ложку.

Вячеслав ушел с кухни собираться в дорогу. Уже внизу, в холле, Соколовы решили посидеть на дорожку.

— Я понимаю, — проговорила Дарья после долгой паузы. — Машина хорошая, но все же — осторожнее вы там, прошу.

— Не волнуйся, Даша, — ответил супруг. — Мы невысоко полетим, вдоль Ангары — тут по прямой, вскоре будем на месте.

Он принялся одеваться — теплые меховые штаны, унты и прочее, — предстоял часовой полет в открытой кабине. Жена подала ему вязаную маску для лица, протянула солнечные очки. Соколов чувствовал, насколько она напряжена.

— Барсик, за мной! — В прихожую забежал Ярик, младший сын. Заливисто смеясь, он играл со скачущим и фыркающим, словно заправский кот, Барсиком, не обращая внимания на проблемы взрослых.

— А ну! — Вячеслав подхватил сына на руки и прижал к себе, поцеловав в носик.

— Пусти, я с Барсиком играю, — заявил карапуз и попробовал освободиться от объятий.

Отец захохотал и, поцеловав упрямца еще раз, осторожно опустил его на пол. Дарья, кусая губы, стояла рядом, прислонившись к массивному комоду. И уже когда Вячеслав находился в сенях, она не выдержала, крикнула ему вслед:

— Я никуда отсюда не уйду! А там ничего от нашего мира не осталось!

Соколов посмотрел на нее и, кивнув, скрылся за дверью. Там его уже ждали, и вскоре несколько коней, взбивая снег копытами, покинули Ангарский кремль, отвозя своих седоков к берегу реки, где стоял ангар «Орла».

Николай Валентинович Радек не находил себе места с тех пор, как узнал об открытии аномалии. Он уж и думать о ней забыл, втайне надеясь на то, что она никогда более не проявит себя. Когда осенью прошлого года прошел семнадцатилетний цикл, который, как ему казалось, Николай высчитал точно, он по-настоящему успокоился. Как оказалось, рано.

Вечером прошлого дня Богдан, младший сын профессора, вернулся с прогулки и за ужином, уныло поковыряв ложкой овсяную кашу, пожаловался маме на болезненные ощущения в животе.

— Нешто съел чего, Богданчик? — встревожилась она. — Иль с мальчишками-то так озорничал, что живот прихватило? Сейчас я тебе ромашку заварю.

Устина принялась звенеть баночками на полке с травами, ища нужную, а Николай, кормивший с ложечки дочку, укоризненно покачал головой:

— Богдан, опять где-то скакал? Говорил же тебе после занятий в клубе идти домой. Где были-то?

— Да мы в клубе были, там играли… Потом пошли по домам, но Гришка предложил слазить в секретный амбар…

— Какой секретный амбар? — удивился Радек.

— Тот, что у бухты на холмике стоит, у Гриши там тайник, — морщась, отвечал сын. — Ну, пап, можно, я пойду спать?

— Иди-иди, сынок, а я пока заварю травку-то. — Устина, обняв сына, проводила Богдана жалостливым взглядом.

Обернувшись, она с удивлением посмотрела на мужа — тот был сам не свой. Николай сидел, уставившись в одну точку немигающим взглядом. В руке его была зажата детская ложка с порцией каши. Маленькая Олечка непонимающе смотрела на отца, готовая вот-вот разреветься.

— Покорми Ольгу, я скоро вернусь! — бросил он, резко встав, после чего поспешил в прихожую.

Место выхода аномалии на поверхность давно уже было окружено кирпичными стенами — Радек позаботился об этом более десяти лет назад. С тех пор аномалия проявила себя лишь однажды, когда на ангарскую землю ступили бойцы отряда Матусевича. И остались здесь навсегда. Долгие разговоры с профессором Сергиенко, который до последнего момента обеспечивал бесперебойную работу перехода с той стороны, позволили Николаю сделать вывод о сильном возмущении контура аномалии и ее самоликвидации, во время которой шел мощный выброс энергии. А потому прошлой осенью он с удовлетворением воспринял отсутствие какого-либо волнения на месте перехода, о чем сообщил Соколову. Казалось, этот вопрос был закрыт навсегда.

— На кой черт… На кой черт она снова проявилась?! — снова и снова повторял Радек, сойдя с окольной тропы на глубокий снег, направляясь к отстоявшей от жилых строений постройке над местом аномалии. Небо над Байкалом быстро темнело, то и дело проносились резкие порывы ветра. В голове Николая вертелись несвязные покуда мысли — слишком велико было волнение. Едва ли он надеялся на то, что живот у Богдана заболел не из-за вибраций контура.

Следы мальчишек были вокруг приземистого здания во множестве. Обойдя строение вокруг, Николай приметил и лаз, которым пользовались сорванцы, — небольшое оконце под крышей сруба, куда только ребенок и мог бы протиснуться.

— Ёк-макарек, — пробормотал Радек, вдруг вздрогнув от непривычного чувства, овладевшего им, — работающая аномалия дала о себе знать.

Нащупав в кармане ключи от навесных замков на дверях строения, он двинулся к входу. И тут же едва не упал в снег, споткнувшись. Под стеной, в снегу, была припрятана доска с прибитыми к ней поперечными брусками — видимо, ее мальчишки утащили после замены старых мостков и лазали внутрь по ней.

— Ну, Гриша… — проговорил профессор.

Открывая первый замок, Радек заметил, что руки его заметно подрагивали.

«Старый стал, нервы ни к черту», — мрачно подумал он, входя внутрь.

Быть может, и стоило взять кого-нибудь с собой, но старший сын, Мечислав, был в Ангарске, а остальные начали бы раньше времени болтать. Этого профессор допускать не желал. Кстати, в Новоземельске из первоангарцев остались лишь четыре человека, включая самого Радека, этой зимой писавшего здесь материалы для будущих поколений, находясь в полном отдохновении. Остальные составляли сменяемую группу наблюдателей за аномалией. Но наблюдали они ее большей частью визуально, так как аппаратура, необходимая для дистанционной регистрации, давно вышла из строя. Кроме того, и сам Николай все же хотел находиться ближе к заветному месту. Итак, она открылась — это факт. Радек поставил фонарь на промерзшую, твердую, словно асфальт, землю и потянулся за спичками. По правде говоря, он должен был, удостоверившись в открытии перехода, оповестить о том наблюдателей и сообщить в Ангарск. Но разве до этого ему сейчас было? Фонарь осветил кирпичную стену, крепкие двери, перетянутые железной скобой, внушительный замок, в дальних углах плясали причудливые тени. Прислушиваясь, Николай постоял с минуту, выдыхая ртом клубы белого пара. После чего, повесив светильник на крюк в стене, Радек прикрыл внешние ворота — не хватало еще, чтобы кто-нибудь заметил его здесь именно сейчас.

Превозмогая обрушившиеся на него неприятные ощущения: шум в висках, покалывания в теле, появившуюся вдруг испарину и откуда-то взявшуюся одышку, профессор с трудом провернул ключ в замке. Скоба, звякнув, упала на мерзлую землю. Сняв с крюка фонарь, Николай вошел внутрь. Там была такая же обстановка, что и в прошлый раз, никаких изменений. Лишь только невидимый глазу контур перехода давал о себе знать. Радек обернулся, будто ища поддержки от шершавых кирпичных стен. Наконец, он решился и шагнул вперед, зажмурив глаза. Шум крови, стучавшей в висках, внезапно прекратился. Радек перевел дыхание, медленно открыл глаза, поморгал. Все в порядке. И стал оглядываться, держа руку на рукояти старого «песца». Он понял, что находится в огромном помещении, более всего походившем на виденный в прошлой жизни ангар для «боинга». Николай спустился с невысокого возвышения, на котором он стоял после выхода из аномалии, осторожно ступая по уклону и поглядывая по сторонам. Где-то высоко вдоль всей длины ангара шли ряды панелей, поблескивавших тусклым голубым светом. Поразило профессора и огромное пустое пространство, которое, едва он открыл глаза, будто начало давить на него. Внутри этого ангара стояла абсолютная тишина, а оттого даже биение сердца казалось Радеку оглушительным. Он стянул с головы меховую шапку, мокрую из-за растаявшего снега, и вытер подкладкой лицо. Было нестерпимо жарко. Радек снял рукавицы и начал расстегивать меховой полушубок, но рука его задержалась уже на второй пуговице. Нежданно еле мерцающие панели стали наливаться светом, который быстро рассеивал царивший в огромном помещении сумрак. Вскоре яркий свет заливал все вокруг, и только теперь профессор оценил истинные масштабы этого сооружения. Он даже не мог представить себе, сколько бы тут уместилось футбольных полей. Радеку стало не по себе, внутри него боролись противоречивые чувства, среди которых, к его собственному стыду, был и страх. Он сделал шаг назад, другой, потом повернулся и, оглядываясь, стал уходить к возвышению, на которое он ступил, выйдя из аномалии. Сзади послышался какой-то звук, похожий на легкий свист. Профессор оглянулся, по привычке дернув из кобуры револьвер.