Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы

Все еще хмурясь, Байрон взял зеркало и почти целую минуту пристально в него вглядывался. Наконец, он покачал головой и вернул зеркало обратно. ― Нет, на мне это не работает ― хотя временами я бы рад себя не узнать . Он пригубил вино. ― О, каким бы облегчением это было, иметь возможность слышать слоги «Бай-рон» без… Он сжал кулак.

― Без того чтобы быть им самому, ― подсказал Кроуфорд. ― Без того чтобы это звучало… призывом к оружию. [150]

Байрон ухмыльнулся, и Кроуфорду впервые пришло на ум, что поэт был моложе, чем он сам. Кроуфорд опустил зеркало в карман пиджака и поднялся, чтобы вернуть Хобхаусу мыло и бритву.

Нападение произошло час спустя, когда дорога стала настолько крутой, что всем пришлось выбраться из экипажа и ехать верхом или идти пешком. Даже багаж был выгружен из багажного отделения и привязан к спинам мулов. Кроуфорд восседал на одной из лошадей, то оттаивая, то коченея, пока лошадь взбиралась по наклонным участкам, залитым солнцем или укрытым густыми тенями нависающих над ними деревьев. Впереди покачивалась спина одного из вьючных мулов, а перед ним ехал Байрон, возглавляя их монотонную процессию.

Лошади ступали медленно, время от времени звучно втягивая ноздрями холодный воздух, хотя Кроуфорд различал только запахи напитанной влагой просыпающейся земли и сосновой хвои.

Все еще немного пьяный, Кроуфорд распевал песню, которую безостановочно пел старый Де Лож, в тот нескончаемый день, почти два месяца назад, когда Кроуфорд тащил его в тележке из Карнака в Оре и обратно. Песня, которую Кроуфорд, естественно, знал только на испорченном диалекте Де Ложа, повествовала о том, как жестоко обошлась с певцом женщина, которую он любил.

После того как первый стих унесся звонко гулять между сосен, что возносились вверх на склонах над и под ними, Байрон натянул поводья, придерживая лошадь чтобы послушать; а когда Кроуфорд добрался до строфы, в которой певец сравнивал себя с бельем, измочаленным о камни в бурном потоке, Байрон позволил мулу обогнать себя, а затем втиснул свою лошадь между лошадью Кроуфорда и краем дороги, чтобы было удобнее разговаривать.

― Кто переложил Вийона на музыку? ― спросил Байрон.

Кроуфорд слышал о поэте пятнадцатого столетия Франсуа Вийоне [151], но никогда его не читал. ― Я даже и не знал, что это он написал, ― ответил он. ― Я выучил эту песню у одного сумасшедшего старика во Франции.

― Это Двойная Баллада из Завещания, ― задумчиво сказал Байрон. ― Не уверен, что когда-нибудь обращал на нее внимание. Ты помнишь продолжение?

― Думаю да.

Кроуфорд начал следующий стих, который оплакивал злую судьбу, что даже наказания за использование колдовства не способны удержать юношей от преследования женщин, подобных той, что опустошила певца. Но внезапно и без всяких видимых причин его сердце начало бешено колотиться, а виски покрылись каплями пота.

«Вино, ― подумал он, ― или тревожные слова песни».

В этот миг тропу сотряс сильный грохот, словно что-то тяжелое откололось от склона, возносящегося вверх по правую руку, и Кроуфорд услышал, как трещат ветви и, шипя словно огонь, осыпается сосновая хвоя, будто что-то большое спускалось, скользя, к ним навстречу.

Байрон схватил лошадь Кроуфорда под уздцы и потащил их с пути, все равно чего, что неслось на них сверху, но в этот миг существо издало сотрясающий землю рык и бросилось на них.

Ослепленный голубым небом, Кроуфорд не мог разглядеть существо, пока оно не выметнулось из мрака, взлетев в воздух. Лишь тогда бегло брошенный взгляд на краткий миг выхватил безглазого гиганта со свирепым лицом, а затем существо обрушилось на него и выбило его из седла.

Склон по левую сторону круто обрывался вниз, и Кроуфорд пролетел четыре ярда [152], рассекая морозный воздух, прежде чем врезался в грязный откос. Он упал вперед ногами и заскользил. При этом больше всего доставалось его ногам и крестцу, когда он ударялся ими о низко растущие ветви и выступающие из земли камни. И когда, наконец, его падение задержал ствол дерева, с которым он столкнулся в дюжине ярдов вниз по холму, ободранный, задыхающийся от боли и кашля в попытках вдохнуть воздух в свои поруганные легкие, он, по крайней мере, все еще был в сознании и, кажется, ничего не сломал.

Они были в тени горы, и даже после того, как Кроуфорд смахнул с лица листья и оттер грязь и кровь, глазам потребовалось несколько секунд, чтобы приспособиться к царившему вокруг соборному полумраку. Он скорее слышал, чем видел, как связанные между собой тюки багажа с шумом катились вниз по склону, и, в конце концов, с дорогостоящим треском, ударились о ствол дерева. После этого он слышал лишь, как с затихающим шумом уносятся прочь комки земли далеко внизу.

Его дыхание беспорядочно перемежалось икотой и испуганными всхлипами. Он пытался убедить себя, что на них обрушился просто громадный валун, страстно сожалея, что вообще потащился в эти чертовы горы.

От был скован от напряжения. Нервы бесполезно напряглись в ожидании сокрушительного, завершающего удара, но этого не произошло, и спустя несколько секунд он осторожно позволил себе немного расслабиться.

Он подтянул себя вверх в менее болезненное положение и огляделся в поисках Байрона. Несколько мгновений спустя он увидел его, восседающего на камне сверху и немного левее. Байрон грыз костяшку пальца, не сводя с него пристального взгляда.

― Айкмэн, ― сказал Байрон, достаточно громко, чтобы его голос долетел через освежеванный склон холма, ― важно чтобы ты делал в точности, как я скажу ― ты это понимаешь?

В животе у Кроуфорда внезапно похолодело, а мускулы снова напряглись. Он умудрился выдавить слово «Да» из своих зажатых легких.

― Не двигайся ― если ты двинешься, оно тебя схватит. Ты не сможешь уползти быстрее, чем оно на тебя прыгнет. Байрон потянулся и засунул руку под пиджак.

― Где…, ― пересохшими губами выдохнул Кроуфорд, ― … оно?

Байрон вытащил пистолет и внимательно разглядывал листья и грязь по соседству, словно что-то обронил. ― Оно ― только сохраняй спокойствие ― оно прямо над твоей головой. Полагаю, ты можешь посмотреть, только не совершай резких движений.

Медленно напрягая мускулы шеи, Кроуфорд запрокинул голову вверх, чувствуя, как под рубашкой по ребрам сбегают холодные капли пота. Он увидел уходящий вверх склон, ощетинившийся деревьями, что заслоняли от взглядов дорогу. Затем его взгляд уперся в нижние ветви дерева, о которое он затормозил и, наконец, он собрал все свое изрядно потрепанное мужество и посмотрел прямо вверх.

От него потребовалось все самообладание, чтобы не отпрянуть и не закричать. На мгновение он даже почувствовал что-то похожее на обиду, что увиденное не убило его в тот же миг.