Тим Пауэрс - Гнёт ее заботы

Она села, и Кроуфорд с облегчением увидел кровь на одной из ее лодыжек. Очевидно, Эмиль вонзал кинжал не в тот конец ковра. Он огляделся вокруг, пока не увидел выроненный Эмилем нож, а затем машинально наклонился и поднял его.

Сбежавшие убийцы унесли с собой фонарь, но света за соседними окнами было достаточно, чтобы Кроуфорд понял, что Джозефина впала в свой защитный механический транс ― ее глаза были широко распахнуты, а голова, словно метроном, раскачивалась взад вперед. Она вскинулась на ноги, словно ржавая железная марионетка, очевидно не осознавая, что по правой ее ноге сбегает кровь.

Кроуфорд с тревогой оглянулся на лестницу, затем, прихрамывая, подошел к ней. ― Мы должны выбираться отсюда, Джозефина, ― сказал он. ― Эти люди не уйдут, пока не убьют тебя.

Она подняла на него пустой взгляд и отпрянула от обнявшей ее руки; и он готов уже был утащить ее силой, но затем внезапно вспомнил то вздор, что она несла на горе Венгерн, и вспомнил имя, под которым она работала у Китса.

― Джулия, ― сказал он, ― это Майкл, твой муж. Мы должны уходить отсюда.

Пустота покинула ее взгляд, и она одарила его причудливой обрадованной улыбкой. Она, казалось, собиралась что-то сказать, но он лишь растянул губы в притворной улыбке и повел ее на выход к арке, успокаивающе помахивая все еще сжимающей нож Эмиля рукой совершенно сбитым с толку монахинями.

В темноте он налетел на одну из деревянных статуй, и, прежде чем сообразил это, он испуганно ткнул в нее ножом, угодив ей прямо в лицо.

Рукоять ножа внезапно раскалилась докрасна, и он отдернул прочь обожженную руку. Ладонь покраснела, а посередине осталось черное пятно.

Ему показалось, что где-то вдали прогремел выстрел, и, повинуясь внезапному порыву, который он не взялся бы объяснить, Кроуфорд оставил нож торчать в деревянной щеке святого.

Он вытащил Джозефину на улицу.

Дождь, казалось, только усилился. Он обрушивался на землю, вздымая волны и брызги, словно паутина опутавшие мостовую. На улице не было ни одного экипажа, а у него в любом случае не было с собой денег. Одной рукой он обнимал Джозефину; другой он вытащил скользкий от крови пистолет Эмиля, и, то и дело оглядываясь на приют медсестер, спотыкаясь, потащил Джозефину на другую сторону улицы.

Они почти достигли переулка на той стороне, когда в бедро его словно врезалась кувалда, и он сложился пополам, чувствуя, как Джозефину вырвало из его рук и бросило вперед; и когда его ладони и колени врезались в булыжные камни мостовой, он сообразил, что два оглушительных «бам», канонадой отразившиеся от фасадов зданий, были выстрелами.

Он знал, что сейчас умрет, но был слишком измучен и изранен, чтобы испытывать по этому поводу хоть малейшее беспокойство, лишь тоску и мучительное раздражение, что это длится так долго и причиняет столько страданий.

Он не знал, была ли Джозефина мертва, и если нет, мог ли он как-то освободить ее от всего этого, прежде чем мужчины за их спиной приблизятся, чтобы довершить начатое. Он повел кружащейся головой, щурясь от холодного дождя, и, наконец, увидел ее, распростертую в каких-нибудь нескольких ярдах от него. Ее насквозь промокшая юбка задралась кверху, и он разглядел быстро размываемую кровь, бегущую из двух глубоких порезов на ее правой икре.

Он подполз к ней, волоча простреленную ногу, и приподнял ее лицо. Ее волосы были залиты свежей горячей кровью, очевидно, ей попали в голову ― но Кроуфорд поднес ухо к ее рту.

Она все еще дышала, быстрыми судорожными вздохами.

Сквозь звон стоящий в ушах он слышал за своей спиной гулкие, разбрызгивающие грязь и воду шаги, неотвратимо приближающиеся к ним. Он выронил пистолет, когда падал, но тот лежал возле головы Джозефины, и Кроуфорд его поднял; он перевернулся на спину, стараясь не задевать милосердно окоченевшее левое легкое, и сел, обратясь в направлении, из которого они пришли. Дождь застилал глаза, и он свободной рукой отбросил в сторону мокрые волосы.

Дрожащими руками он поднял пистолет. Смутно, сквозь завесу дождя, он видел две фигуры, приближающиеся к ним, и ждал, когда они подойдут ближе.

Они приблизились, на бегу перепрыгивая через лужи, и лишь в последний миг он вспомнил взвести курок, не зная сможет ли снова выстрелить в человека.

Затем со стороны Виа Монтебелло донесся стук лошадиных копыт, и двое убийц нерешительно остановились посреди улицы и повернулись в направлении звука, поднимая свои пистолеты.

Совершенно не заботясь, кто эти вновь прибывшие, но благодарный им за их своевременное появление, Кроуфорд прицелился в одного из убийц, и, бессознательно шепча проклятья и обрывки полузабытых молитв, осторожно нажал на курок.

Выстрел грянул в его и без того уже контуженные барабанные перепонки, и ствол пистолета ударил его в лицо, когда отдача швырнула его вверх и назад ― и мужчина, в которого он целился, кувыркнувшись назад, скрылся в водяной пыли, которой дождь окутал мостовую. Кроуфорд перехватил разряженный пистолет и держал его за горячее дуло, дожидаясь, пока последний убийца подойдет к нему ― но всадники неслись галопом прямо сюда, а затем его на мгновение ослепила вспышка, когда последний из нападавших разрядил оружие во всадников, за мгновение да того, как лошади сбили его с ног.

Кроуфорд не видел, достиг ли кого-нибудь этот выстрел. Один из всадников придержал коня, на время достаточное, чтобы выпалить в распластавшееся на мостовой тело, а затем крикнул кому-то, быть может Кроуфорду, «Questo e' fattodai Carbonari, chiamato dalla mazze» ― а затем вся кавалькада унеслась к югу. Кроуфорд попытался разглядеть их, но дождь и красные точки маячили перед глазами, делая их неразличимыми даже в нескольких ярдах.

«Это было сделано Карбонариями, призванными mazze», ― мысленно перевел Кроуфорд и возблагодарил судьбу за мимолетный порыв, что заставил его воткнуть железное лезвие в деревянную голову, а также за то, что всадники не опознали в нем одного из тех, кого мельком видели этим вечером на площади Навона.

Хотя, конечно, его преданность нанимателю с тех пор значительно поугасла.

Все еще сидя посреди улицы, он отбросил пистолет и прижал руку к бедру, задевая костяшками пальцев мокрые камни мостовой.

Он нащупал прореху на брючине и, хотя чуть не потерял сознание от первозданного ужаса, осторожно исследовал пальцем дыру в ноге. Она кровоточила, но не столь обильно, как бывает когда задета артерия. Выходное отверстие отсутствовало, так что пуля, должно быть, все еще внутри ― с одной стороны это было хорошо, но с другой не очень. Рана на время онемела, но жгучая боль уже маячила где-то поблизости, и он знал, что скоро ему потребуется медицинская помощь.

Все еще сидя, он подвинулся назад, чтобы оценить ущерб, причиненный голове Джозефины. В дождливой мгле он ощупал ее череп, но тот, кажется, был цел; а ее лицо было в порядке, за исключением нескольких грубых царапин от столкновения с камнями мостовой, обнаружившихся на щеке и челюсти. Затем он нащупал твердую шишку возле ее правого виска и осторожно исследовал пальцами ее границы.