Александр Логачев - Разрубленное небо

— Зачем тебе понадобилась моя смерть, Годайго-сан? — спросил Артем.

— Твоя смерть не нужна мне, Ямомото-сан, — раздался звучный щелчок перекинутой костяшки. — Или ты предпочитаешь, чтобы я обращался к тебе как-то по-другому? Звал Белым Драконом, как многие зовут тебя за глаза, или называл именем, которое ты носил на своей прежней родине?

«Ишь ты, вежливый какой. Совсем недавно подсылал ко мне убийц, чуть позже травил и похищал, а теперь — как тебя называть, друг мой ненаглядный?»

— Имя Ямомото меня вполне устраивает, — сказал Артем. — Но зачем тебе вообще ко мне как-то обращаться, обращаются обычно к людям живым, а не к мертвым. Прости, Годайго-сан, но я не верю твоим словам, что моя смерть не нужна тебе. Как я могу поверить, когда ты только что признался в том, что подсылал ко мне убийц!

— Не к тебе, Ямомото-сан, а к тем, кто помогает гнуснейшему из людей вершить черное дело. Из-за кого на страну Ямато сыплются беды и несчастья. Ходзё Ясутоки — гнуснейший из людей, будь проклят весь его род до последнего младенца. — Имя сиккэна экс-император Годайго даже не произнес, а выдавил из себя, словно яд выплюнул. А после гибко нагнулся над столом, тем самым несколько приблизив свое лицо к лицу Артема, и до последнего с экс-императорской стороны стола донесло запах. От экс-императора пахло редькой.

— Кумазава Хидейоши, младший советник подлого Ясутоки, кто он есть? — Годайго, сжав остальные, показал Артему вытянутый указательный палец. — Он есть палец руки подлого сиккэна. Рука творит зло, и палец послушен злой воле. Отсечь палец — и уже не так крепко рука будет сжимать рукоять меча. И сестра Кумазава есть его плоть от плоти, суть от сути то же самое, что и брат ее. Что в ней женского, когда не желает она иметь мужа и домашних дел, а хочет воевать по-мужски и суется в мужские дела? Раз ей ближе дела мужчин, то и смерть она заслужила мужскую.

Раздались три подряд громких костяных щелчка. Артем мог бы добавить — злобных щелчка.

Кстати говоря, император-инок не предлагал гостю никаких угощений и напитков. Даже отравленных. «Может, пост какой великий на японском дворе?» — вяло подумалось Артему. Да, в общем-то, и не хотелось гимнасту ни есть, ни пить. Просто удивительно — кажется, впервые здесь в гостях ему не предлагали даже чаю. Ну разве что в разбойничьей пещере еще не предлагали, так там какие гости…

— Я что-то не понимаю, — сказал Артем. — Ты, Годайго-сан, говорил о своих людях, которым не дали совершить убийства в Ицудо. Таких людей было много. Четыре раза покушались на меня… Вернее, три раза, — поправился Артем, — с одним мы уже разобрались. Итак, три раза покушались на меня и один раз на Кумазава Ацухимэ, хотя некоторые полагают, что и в этот раз покушались на меня, но промахнулись. Ну, и последнего наемного убийцу мы выловили до того, как он вообще на кого-то покусился. Так о каких убийцах говоришь ты, Годайго-сан?

— Я говорю о двух сохэй, некогда изгнанные из обители. Они должны были убить гостивших у тебя в Ицудо Кумазава, лучше обоих. Я ничего не знаю об убийцах, посланных не мною. Убивать тебя, Ямомото-сан, я никого не отправлял.

Экс-император говорил терпеливо, но Артем чувствовал, что тот едва сдерживает раздражение. Видимо, все-таки не для того он затащил Белого Дракона в гости, чтобы вместе с ним считать убийц, а для чего-то совсем другого.

— Ты говоришь, Кумазава плохие, потому что служат плохому сиккэну, — задумчиво проговорил Артем. — Допустим. Но почему надо было убивать Кумазава именно у меня в замке? Можно было убить в столице, подстеречь на одной из глухих дорог, подкрасться на постоялом дворе, будь неладны эти дворы! Почему же все-таки в моем замке?

Вот чего Артем точно не собирался делать — затевать дискуссии о морали и нравственности. Мол, как же ты мог, император, хоть и бывший, и ныне действующий монах, то бишь религиозных чувств человек, докатиться до того, чтобы подсылать убийц к живому человеку. Бесполезны эти разговоры, пустая трата слов и времени, сотрясение воздуха. Раз подослал — значит, чувствовал себя вправе. И уж точно бывшему цирковому гимнасту не удастся наскоро перевоспитать и даже просто устыдить бывшего императора, который к тому же старше гимнаста чуть ли не вдвое.

— Ты спросил, почему у тебя в замке, а не где-нибудь еще? Ты очень умен, раз задал такой вопрос. — Дважды щелкнули костяшки четок. На сей раз щелчки были мягкие, снисходительные. — Я отвечу тебе честно. Чтобы вторая тень пала на тебя, Ямомото-сан. Первая же пала на тебя после убийства военачальника Такаши…

— Смерть Такаши — не твоих ли рук это дело, Годайго-сан? — в лоб спросил Артем.

Что ж, у бывшего императора появились все основания крепко разобидеться. Одно дело, когда ты сам признаешься в попытке убийства политических противников, совсем другое — когда тебя подозревают в убийстве прославленного военачальника, народного героя.

Годайго немигающим взглядом смотрел на Артема, беззвучно перебирая четки. Экс-император о чем-то напряженно размышлял. Может быть, о том, не пришла ли пора отдать приказ порвать гайдзина двум своим цепным псам, которые никуда не вышли, как сидели в комнате рядом с порогом, так и продолжали сидеть. Или глухие, или Годайго им доверяет как себе.

— Нет, Ямомото-сан, — наконец снова открыл рот Годайго. — Я не знаю, кто убил военачальника Такаши. Но не приложил ли ты к этому руку, Ямомото-сан?

— Нет, Годайго-сан, не приложил. Честно говоря, я впервые услышал о таком военачальнике только в связи с его смертью.

Император-инок кивнул, будто бы поверил. Судя по всему, его не слишком волновал поиск истинных убийц военачальника.

— Однако пополз осторожный слух, будто это ты подослал к нему убийц. — Каждую фразу Годайго сопровождал перебрасыванием костяшки на четках. — Потом я узнаю, что сиккэн отправил в Ицудо своего самурая Кумазава Хидейоши. Мне становится известно, что сиккэн поручил ему доставить даймё Ямомото в Хэйан, что сиккэн собирается учинить даймё Ямомото дознание по поводу убийства военачальника Такаши. Еще я узнаю, что за Хидейоши увязалась его странная сестра…

Когда Годайго заговорил о сестре Хидейоши, то на лице его явно проступило отвращение. «Интересно, он не очень жалует женщин как таковых или только женщин, которые пытаются в чем-то состязаться с мужчинами? Или у него что-то личное к Ацухимэ. Допустим, когда-то отказала ему. Любопытно, надо будет взять на заметочку…»

— Как я сказал, одна тень уже накрыла тебя, Ямомото-сан, — продолжал говорить Годайго. — Я представил, что случится, когда упадет тень вторая — когда сиккэн узнает, что в твоем замке были убиты его посланцы. Что бы ты тогда ни говорил в свое оправдание, на кого бы ни указывал, сиккэн бы уже не сомневался — это ты убил военачальника Такаши, а затем и его посланцев, когда узнал, что им поручено. И ты стал бы врагом сиккэна… А враг сиккэна — мой друг. — Годайго снова натянул на лицо улыбку кобры. — Тогда бы я пришел к тебе с дружбой, Ямомото-сан, и ты бы ее принял. Потому что нигде ты не смог бы укрыться от гнева сиккэна. Ни в одном замке, даже самом неприступном, ни на Окинава, ни на других дальних островах, ни в одних горах, даже на затянутой облаками вершине Фудзи. И никто не смог бы помочь тебе, и не стал бы помогать. А я бы смог. И стал бы…