Константин Мзареулов - Испытатель истории. Войны и миры «попаданцев»

Разумеется, были здесь и «Опередившие эпоху» — прекрасная монография о советских танках времен войны, внесших едва ли не главный вклад в копилку победы. Авторы восхищались подвигом конструкторов, разработавших на базе «Т-34» неуязвимые «тридцатьдевятки» с грибовидными литыми башнями и 100-мм пушками. Поставленные на поток средние танки громили слабенькие тип-3 и тип-4, а на первых порах неплохо противостояли даже «Тиграм». Тем временем не слишком удачный «КВ» был превращен в грозный «ИС», оснащенный мощнейшим 800-сильным двенадцатицилиндровым дизелем В-45 и огромной пушкой, насквозь пробивавшей «Тигров» и «Пантер» снарядами с урановым сердечником. Отдельной темой были, конечно, восторги по поводу прозорливости кремлевских вождей, заблаговременно, еще до пакта с немцами, закупивших в Америке и Германии особые станки и прессы для обработки громадных танковых корпусов.

Последний чек был выбит ровно в половине восьмого. Петрович, подмигнув, достал древний фотоаппарат, зачем-то сфотографировал Вадима на фоне книжных полок, и четыре книголюба, взвалив на плечи тяжеленные «абибасы», бодро зашагали к выходу. По дороге они обсуждали дальнейший маршрут — кажется, собирались заехать в аптеку и накупить много лекарств по списку. Вадим понял, что угадал — такие запасы полагается делать перед дальними экспедициями.

Когда он вернулся к столику, компания уже была готова к отбытию на сабантуй. Только старый Евсей Аронович осведомился:

— Молодой человек, кто был этот гражданин в ужасном костюме?

— Папа, успокойся, это не мог быть друг твоего детства, — взмолился Ефим Евсеич. — В лучшем случае, его правнук.

— Это был он, — тихо произнес старик. — Доломанов, следователь НКВД.

— Дедушка, в тридцать восьмом тебе было пять лет, — дипломатично намекнула Маня-Мэри, явно утомленная этим разговором.

— Мне было девять, и я не смогу забыть это лицо и этот взгляд, — Евсей Аронович разволновался, но продолжал, несмотря на одышку: — Как сейчас помню, второго декабря мама взяла меня с собой. Она хотела просить о свидании с папой. Но вместо следователя Герасимова дело вел этот человек — старший лейтенант Доломанов. Он сказал нам, что Герасимов арестован как соучастник врага народа Шевелева, и позвонил куда-то, чтобы привели папу. Маме стало плохо, она плакала, а Доломанов поил ее валерьянкой и успокаивал. Потом привели папу, и следователь сказал ему, что дело закрыто, и все обвинения сняты. Тогда папа тоже схватился за сердце, Доломанов ему тоже валерьянку дал. А потом зашел очень большой мужчина, Доломанов называл его «товарищ майор», и майор принес папе извинения и пообещал, что виновные в его аресте понесут суровое наказание. Доломанов попросил майора подписаться на каком-то документе, чтобы люди не ходили второй раз в другой день. Но майор ответил, что уже не руководит управлением и что бумагу должен подписать Леонид Федорович. Доломанов попросил нас подождать и куда-то ушел, майор утешал моих родителей, а мне дал шоколадку, велел не плакать и сказал, чтобы я называл его…

Догадываясь, что поток воспоминаний прервется не скоро, Вадим перебил старика:

— Чтобы вы называли его «дядя Гриша». Все так и было — в начале декабря Асриян возглавил учебный центр, поэтому начальником областного управления НКВД стал его заместитель майор Савоньков Леонид Федорович.

— Ну, не знаю таких подробностей. — Евсей Аронович сбился с нити повествования. — О чем я говорил?.. Ну да, Доломанов принес бумагу с подписью, вернул папе какие-то вещи, и нас отвезли домой на машине… Я этот час в НКВД на всю жизнь запомнил.

— Пошли, папа, — нетерпеливо прервал его директор Дома книги. — До свиданья, молодые люди.

Обогнав медлительных стариков, они выбежали под дождь и грозу, поймали такси и поехали на улицу Циолковского.

Похоже, аэробус, врезавшийся в соседний небоскреб, сильно подействовал на Маню. Она даже не требовала называть ее Мэри — только напивалась и почти не закусывала. Когда кончилась «Пшеничная», и Вадим вытащил из холодильника поллитру вьетнамской рисовой водки, Мэри пожаловалась:

— Америкашки так боялись вашего коммунизма, что были готовы кого угодно вооружить — лишь бы против Союза воевать согласились. Вот и подкармливали каких-то пакистанцев, афганцев, диссидентов и прочих ваххабитов… — Она залпом опрокинула фужер и шумно выдохнула. — Ну и фашистов, конечно, ведь они — главные противники коммунизма.

— Видели мы здешних диссидентов. — Мишка покривился. — Те же фашисты, хоть и называют себя христианскими демократами. Один по пьяной лавке прямо брякнул: мол, жалеет, что не Гитлер войну выиграл — тогда бы мы, говорит, всех коммунистов потравили в газенвагенах, а сами баварское пиво пили.

— Тот еще ублюдок, — подтвердил Вадим. — Кстати, не дожил бы он до баварской пивной. С его родословной — прямая дорога из газенвагена в крематорий.

Всхлипнув, Маня прожевала соленый помидор, надкусила изготовленный Вадимом бутерброд с салом и горчицей. Потом стала пересказывать очередную экранизацию «Гамлета», премьера которой состоялась на прошлой неделе.

…От батюшкиного призрака Гамлет узнает, что датского короля отравил родной брат — крутой норманн, правивший варварской страной Руссланд. Захватив престол, коварный убийца вводит порядки, похожие на представления американской публики о коммунизме: начали, конечно, с общности жен и поголовного пьянства. Странствуя по Европе, Гамлет встречает армию германцев, идущую на Польшу. На дежурный вопрос: «На всю ли Польшу вы идете, господа?» — германский командир ответил, что гады из Руссланда уже захватили почти всю Польшу, поэтому его доблестные воины попытаются спасти хотя бы часть этой несчастной страны. На прощание военный вождь (кригсфюрер) германцев пообещал, что придет в Данию, как только покончит с руссландской опасностью в Польше. Германские воины, украсившие свои доспехи сдвоенными руническими молниями, действительно без боя захватили Данию, но Гамлет уже был смертельно ранен, поэтому новым королем стал принц-кригсфюрер…

— От исламистов они уже получили благодарность. — Шенберг по-братски чмокнул Маню. — Теперь еще фашисты им спасибо скажут.

Маня почему-то обиделась и с пьяной непоследовательностью закатила скандал: дескать, ваша Совдепия ничем не лучше. Мужчины попытались тактично переубедить ее, но Маня пошла вразнос и выкрикивала разные исторические примеры. Как положено, главным доводом была свирепость Большого Террора, когда сажали и расстреливали неизвестно за что.

— Ну, допустим, перебили старых большевиков вроде Антонова-Овсеенко, Дыбенко или того же Шевелева — с ними понятно, они только и умели лозунги кричать на митингах и расстреливать невиновных. — Маня махнула рукой, едва не потеряв равновесие. — Ну, ладно, всяких придурков вроде Суслова и Хрущева к стенке поставили — тоже кровавые гиены… Но как объяснить этот изуверский секретный приказ — истребить до единого семьи Горбачевых, Яковлевых и… как их там по матери… Ельциных и еще каких-то простых колхозников? Или чеченские семьи Басаевых, Завгаевых, Яндарбиевых и Дудаевых под корень истребили — спрашивается, для чего? Ну скажи, чем эти несчастные могли советской власти угрожать? Так нет же, нашли всех и — пулю в затылок!