Татьяна Апраксина - Башня вавилонская

Деметрио слушал внимательно: это касалось его лично… дважды. Не считая политических дел. Очень вовремя. Пусть ультиматум Винланда и кое-какие высказанные вслух фантазии хорошенько улягутся в головах, а там поглядим. Но это заголовок. Слоган. Девиз. Идеальный.

Слова «это касается лично меня» он повторил так же беззвучно, но с удовольствием. Касается. Теплыми ласковыми лапками. Царапается…

Мысленно попросил оратора перейти к способам исправления ситуации. Она словно услышала, и — что-то крупное на горе померло, — послушалась.

— Что делать с нынешним составом, я вам не скажу — этим занимается инспекция. Я даже не буду говорить сейчас, что нужно сделать с конкретными методиками, кафедрами, факультетами. Я говорю о концепции — и здесь мы упираемся в то, что обрисовал господин Шварц. Что вы будете делать с новым персоналом? — Чем меньше Камински валяет дурака, тем строже говорит. — Как разговаривать? Как поощрять? Как вы будете им, приученным к прямоте и честности во всем, кроме работы с противником, приказывать? Сколько эвфемизмов понадобится записать в словарь? И как скоро придется в очередной раз пожинать плоды?

Доктор смотрит в зал, точно как дантист при виде руин во рту какого-нибудь шахтера. Тут постарались нищета, невежество, свинец, война, еще война и сам шахтер, убежденный, что зубы чистить — это для неженок. А дантисту теперь…

— Но можно не отвечать на эти вопросы. Можно задать себе другой и искать ответ уже на него. А вопрос этот прост и делится на три части: для чего нам сейчас нужны службы безопасности? Какие задачи они решают? Какую проблему обслуживает нынешняя гонка вооружений в этой области?

Зал медленно врубается в то, что это вопрос. Зато говорят с мест и хором. Начальная школа.

— Антитеррорис…

— …ленный шпионаж!

— Великолепно! — усмехается Камински. — А на практике?

И тишина. Потому что не скажешь же — мы хотим знать, что против нас замышляет Совет, а мы — что замышляют корпорации, а нам нужен агент у боевиков, а нам — тоже. Управленцы и корпоранты могли бы наговорить друг другу как две соседние деревни у одного водопоя. Депутаты тихо шелестят папками.

— Все присутствующие, включая террористов, получили достаточно терпимое образование. Поэтому я думаю, что только вежливость удерживает всех, в том числе и господина Шварца, от слова «Афины». По буквам. А-фи-ны. Политическая система, большая часть ресурсов которой уходит на то, чтобы помешать любой группировке полностью захватить власть. Вот сами мы не афиняне — мы предпочитаем недорогие театрализованные конфликты с ограниченным количеством участников. «Мстителей» мы предпочитаем и «31 этаж». Но для решения этих задач нужна вовсе не служба безопасности. Не так ли?

Это она все экспромтом. Без подготовки.

Камински оглядывает зал — играет, конечно, оттуда почти ничего не видно, свет слепит, — словно строгая учительница детишек. Кивает, мол, благодарю за внимание. Вставляет в щель карточку, жмет на кнопку — доклад со всеми графиками, а большой же, падает на мониторы при каждом кресле. Доктор Камински сходит с трибуны, возвращается на место.

Тишина.

Тишина.

— А что все сидят? Перерыв уже начался, — этак шаловливо говорит дедушка председатель.

— А они ждут. Когда опустят занавес. — с удовольствием поясняет Деметрио.

Поймав улыбку председателя, он поднялся — торопиться тут нельзя и через ступеньки прыгать тоже, хватит дразнить гусей. Вышел в фойе, присел у колонны в тени, прижался затылком к прохладному камню.

Вот сейчас Эулалио выйдет, а за ним…

Он увидел ее чуть позже — торопливый шаг и движение навстречу, полуулыбка, горящие глаза. Посмотрел в ту же сторону. Увидел, к кому она торопилась, и все понял.

Синдром заложника, говорите? Наведенная влюбленность в начальство… ну, может, и есть. Тут и начальство такое, что поди не влюбись. Но вот тебе, пожалуйста, бежит к Фелипе и подпрыгивает так, что сейчас в воздухе повиснет. И светится вся. Знакомым таким светом.

Ну что — не такой плохой человек для корпоранта. Но вы меня, сеньора, обидели. Хоть бы попрощались, что ли. Или приключения на одну ночь утром кончаются, а днем уже песня другая? Ладно. Подождем и пойдем. Шум нам ни к чему и драка тоже.

— Сеньор Трастамара! Вы по-прежнему готовы пройти ради меня по перилам?

— Да, — улыбается, кивает, — конечно, сеньорита.

— Ответьте мне лучше на пару вопросов, только это не проще.

Опять кивает, пожимает плечами:

— Спрашивайте. Если можно, давайте спустимся в кафе? Очень пить хочется. — Обезоруживающая улыбка, интересно, природная или долго учили?..

Черт побери, хотелось спросить действительно по-быстрому, но выходит слишком неловко, так попросту неприлично. Надо помнить, всегда надо помнить, что живые люди — не база данных. Особенно не очень интересные живые люди, просто источник полезных сведений. Они требуют деликатного обращения, а то могут отказаться функционировать и уж точно не ответят на запрос.

Он заказывает большой графин лимонада, здесь отличный лимонад, кислый и с лохматыми кусочками лимонов; раз — и нет трети графина. Надо же, не врал. Хотя с чего она это взяла? Многое можно сделать для маскировки. Что там выхлебать залпом пол-литра лимонада? Не такое уж тяжелое дело.

— Скажите, а зачем вам все это нужно? Я имею в виду вашу… благотворительность. — Он, конечно, не вкладывает вдвое больше, чем получает, но по отчетам Совета прибыль почти нулевая; есть предположение, что данные занижены. — Подражаете Сфорца?

Фелипе слегка подается вперед, очень внимательно смотрит Анне в лицо. Глаза у него серо-голубые, осенние. Оплетает пустой стакан пальцами. На безымянном левой руки — светлый ободок потерянного кольца.

— Нет, конечно. — Очередная улыбка, у него их коллекция, и складки у крыльев носа уже глубоко прорезаны. — Понимаете, сеньорита, navig?re necesse est. — Плыть необходимо . — А куда еще плыть?..

— А жить?

— Я похож на капитана ван Страатена?

Нет, не похож. И на честолюбивого завоевателя из королевства Толедского, устремившегося через океан за славой, тоже не похож. На Помпея по Плутарху — только наполовину. Он более всего похож на молодого человека, который принял социальную рекламу всерьез.

Ане утомителен и невыносим собственный цинизм, он не утешает, только тащит на дно — к тому же мешает работать. Мешает смотреть и видеть.

Более всего Фелипе похож на дружелюбную синюю акулу. Плыть ему действительно необходимо. Не будет плыть — утонет. И он ведь не один такой. Мир стал маленьким… это же Одуванчик сказал, тогда, по телевизору.

Телефон на запястье щекотно вибрирует. Мистер Грин. Нажимать на кнопку страшно: сейчас как скажет «Вы мне больше не нужны». Надо же было такого наболтать!.. Включение — как прыжок в чан с кипящим молоком. То ли омолодишься, то ли сваришься.